Обнаженная натура
Шрифт:
— Что с ним!?
— Воды, дайте же воды!
— Ах, Боже мой!.. Скорее! Да что ж это!?.
— Омрак, омрак! С похмелья он!.. — перекрикивая встревоженные голоса, растолковывал Степаныч, обернулся на дверь, ища глазами посудину для воды и… Точно такая же волна с силой отбросила его к той же стене, о которую бился Батраков. И абсолютно точно так же, охваченный заразительной и властной силой чужого безумия, заблекотал и он:
— Блы-блы-блы-блы… — указывая трясущейся рукой на дверь.
Всеобщее замешательство достигло апогея.
Один только
— Ай-вай! Шайтан, блы-блы!.. — взвизгнул и Касым, отпрыгивая за спину полковника и неловко толкая его под локоть…
Нет, все-таки поторопились мы с «апогеем»… «Апогей» этот был тут же многократно превышен и перекрыт, эмоции перехлестнули через его края, воющий хаос вихрем ворвался в коммунальную кухню, смел на пути своем этажерку с посудой, повалил стулья, сорвал со стены приклеенный казалось бы намертво календарь за 1985 год, выбил из рук полковника банку с нашатырным спиртом, с размаху грохнул ею об пол — то вошла наконец-то и остановилась посреди ярко освещенной кухни — Клара Карловна Розенгольц.
И даже два бледных лица, которые, стоя под самым окном, все это время внимательно наблюдали с улицы сквозь щель между занавесками за происходящим внутри дома, отлепили свои расплющенные носы от темного стекла, отшатнулись и кинулись в спасительную темень ночи, рванулись напролом, ломая на пути своем сиреневые кусты и теряя милицейские фуражки…
Само собою, никто из находившихся в тот момент на кухне, не исключая и самого полковника, движения этого постороннего не заметил, что, впрочем, вовсе и не удивительно. Жильцы с красными, слезящимися от паров аммиака, глазами, подгоняемые острой вонью и страхом, спешно покидали помещение, далеко огибая неподвижную старуху.
Напрасно опомнившийся Кузьма Захарьевич кричал им в спины о «синдроме Тамерлана» и призывал к спокойствию. Паника есть паника, она мало прислушивается к голосу рассудка, и уже несколько минут спустя резко захлопнулась входная дверь за спиною Любки Стрепетовой, которой невыносима была даже мысль остаться на ночь в этом доме. Следом за нею, прихватив только зонтик и зубную щетку, отправилась ночевать к знакомым и профессорша Подомарева. Взявшись за руки, пробежали по коридору Касым с Айшой, едва не столкнулись с шествующей в свою комнату старухой, отшатнулись, отпрянули и, ударяясь обо все углы и выступы, пропали за той же входной дверью.
Долго еще хлопала в ночи эта дверь, выпуская на волю спасающихся людей, и в последний раз она хлопнула уже окончательно — то вернулся все-таки в дом с позвякивающей тяжелой сумкой Юрка Батраков, неся еще и в руке бутылку водки, наполовину, правда, отпитую по дороге прямо из горла.
— Ну удружил, Кузьма Захарьевич, — обронил он сквозь зубы, проходя мимо убирающего
— Кто там!? — в два голоса прошептали затаившиеся у замочной скважины скорняк и Степаныч.
— Смерть ваша! — грубо пошутил Батраков. — Отпирайте, вурдалаки…
Дверь отворилась, скорняк, высунув голову, огляделся, мгновенно выхватил у Батракова бутылку, раскрутил ее и жадно приложился.
— Не берет, — сказал он, допив до дна. — Сколь взял?
— По две на рыло, — успокоил Юрка. — Должно взять, если без закуски…
— Какая там закуска, — махнул рукой скорняк. — Входи…
Спустя некоторое время в коридор вышел Кузьма Захарьевич и направился в сторону угловой комнаты, осторожно постучался. Из-за двери что-то невнятно ответили и она тихо отворилась…
— Ко сну готовитесь, Клара Карловна? — разглядывая с порога скудную обстановку комнаты, спросил полковник. — Мебелишку растащили мародеры, но восстановим… Хотите, я вам матрац поролоновый принесу?..
— Благодарю вас, — ответила старуха, ощупывая рукой дно гроба. — Тут, впрочем, довольно мягко… Пощупайте…
— Ну да, — согласился полковник, ткнув кулаком в белый атлас. — Они туда обычно стружку кладут. Не боитесь? В гробу-то… Хотя, с другой стороны, многие монахи ради памяти смертной ночевали в гробах. Но узковато, не повернешься особо… Может, матрас все-таки?..
— Я сплю исключительно на спине, — сказала старуха. — И мебель эта меня нисколько не смущает.
— Ну да, — согласился полковник. — Ленин ведь тоже всю жизнь в гробу провел… И ничего… Да, кстати, Клара Карловна… В этой комнате за время вашего отсутствия много народу постороннего побывало…
— Клады ищут, — устало сказала Розенгольц. — Никак угомониться не могут. А зачем им эти клады эти, и сами не знают… Многие уже погибли из-за золота…
— С вами легко иметь дело, — несколько опешив, проговорил Кузьма Захарьевич, перед глазами которого тут же встал раскопанный им на даче в Барыбино простреленный череп. — Вы сразу вникаете в суть вещей. Скажите, пожалуйста, вам приходилось иметь дело с огнестрельным оружием?
— Ждете гостей? — ровным скрипучим голосом произнесла Клара Карловна и приподняла подушку. — Я тоже… Вот… Бельгийский браунинг…
— Подходящее оружие для ближнего боя, — сказал полковник несколько растерянно. — Не нуждается в глушителе, тихий хлопок… Пули крестообразно подрезаны. Расплющиваются блинами и остаются в жертве, не размазывая по стенам мозги…
— Все так… Хотя, честно вам скажу, мне маузер милее… — сказала Розенгольц.
— Прекрасно вас понимаю, Клара Карловна… — полковник крепко прижмурился, пытаясь привести себя в нормальное чувство, ибо все, что происходило сейчас в этой комнате сильно отдавало сумасшедшим домом. — Рад был нашей беседе…
— Аналогично, коллега, — кивнула Клара Карловна. — Когда ожидать посетителей?
— Судя по некоторым косвенным приметам, не сегодня-завтра, — сказал полковник, отступая к выходу.