Обнаженная в зеркале
Шрифт:
Они направились в бар с характерным названием «Американский». Устроились за столиком с бутылкой виски, которое показалось им глотком свежего воздуха с родины, и принялись обсуждать нравы Востока.
К тому времени, когда бутылка опустела, у Адама шумело в голове, а голос звучал слегка нетвердо.
– Вот, мы проводим первый день в Египте, сидя в прокуренном зале и обсуждая абстрактные понятия. Не можем ли мы заняться чем-то более интересным, пока ещё ранний вечер?
– Разумеется, – согласился толстый химик, тоже слегка навеселе. – Почему
Обшарпанное такси везло их по берегу Нила к пункту назначения. Ночь накинула ажурную вуаль на город и пустыню. Звезды, сиявшие на тёмном небе, казались сверкающими, серебряными рыбинами в реке.
– Когда-то, – воскликнул Адам, несколько протрезвев от свежего ночного воздуха, – триремы убегающей от римлян Клеопатры скользили по этим водам.
– Да, – поддержал Ван Нордхайм, – а за ними плыли триремы Антония. Клеопатра была ставкой в его сражении с Октавианом при Акции.
– Там, по крайней мере, была великая страсть, – заметил Адам.
– Трудно анализировать ситуацию, когда речь идет о великой страсти, – откликнулся Ван Нордхайм. – Великая любовь часто вспыхивает по самым смутным и необъяснимым причинам. Волосы, как они растут на голове или теле, соблазнительная улыбка, длина ресниц или изгиб бровей… Какая-то деталь, которая не имеет значения сама по себе, вызывает любовное влечение.
Такси мчалось по широкой дороге к пирамидам. Виллы по обеим сторонам, в египетском и мавританском стиле, казались декорациями к приключенческому фильму. Сады и сама земля источали аромат экзотического прошлого. Навстречу поднимались массивные каменные громады Пирамид.
Машина остановилась на границе пустыни. Вблизи залитые солнцем пирамиды казались утомлёнными божествами, погружёнными в размышления о бесконечности.
– «Мена» – отель, пустынный коктейль, – крикнул водитель.
Знаменитый отель на границе с пустыней ярко сиял огнями. Мужчины и женщины в вечерних нарядах сидели в баре, потягивая напитки. Адам и Ван Нордхайм последовали их примеру. Коктейли не добавили трезвости, а зрелище пирамид подстегнуло воображение Адама.
– Отправимся в пустыню, – предложил он, – откуда всё произошло и куда всё вернется…
Ван Нордхайм взглянул на Адама с некоторым сарказмом, однако последовал за ним. Пустыня таинственно мерцала в бледном лунном свете. Легкий ветерок пробегал по песчаному океану, поднимая зыбь. Когда они проходили мимо великой пирамиды Хеопса, Адаму припомнилась древняя легенда о египетской принцессе, которая бросилась с её вершины (это случилось тысячи лет назад).
Справа возвышалась пирамида Хефрена. За ней виднелась каменная усыпальница фараона Мены. Чем дальше они брели по пыли веков, тем больше их охватывало чувство нереальности.
Наконец, они достигли таинственного лика, который, не мигая, взирает на людей с застывшей загадочной улыбкой. Сфинкс, нестареющий страж Ливийской пустыни. За этим чудовищным изображением ощущался неизвестный и тайный мир.
Вдруг Адам воскликнул:
– О Господи! Вы видите то же самое, что я?
Между могучих лап Сфинкса, обратившись к нему лицом, неподвижно стояла Стелла.
Мужчины осторожно двинулись в направлении видения. Про себя оба подумали, что нужно быть воздержаннее с употреблением спиртного.
– Мы либо пьяны, либо нам это снится, – пробормотал Адам.
Так до конца и не осознавая, спит он или пьян, Адам приближался к светящейся фигуре. Это, несомненно, была Стелла, но странным образом изменившаяся. Куда девались пышные формы Афродиты Праксителя, точёная фигура Венеры Милосской? Призрачная фигура между лап Сфинкса была стройной, почти детской, с маленькими, острыми грудями. Однако, изменившаяся и всё же неизменная, это была Стелла.
Адам, в крови которого было растворено полбутылки виски, не удивился этой трансформации. Казалось, тело Стеллы могло приспосабливаться к любым переменам её настроения. С пьяной развязностью он окликнул её:
– Богиня любви, мы воздали должное твоему брату Бахусу. Мы готовы принести жертву в твоём храме, если ты раскроешь нам тайну Сфинкса…
Стелла резко повернулась.
Её лицо было очень бледным. Казалось, между ней и Сфинксом существует какая-то незримая связь.
– Какую тайну? – спросила она.
Голос звучал странно, словно она пребывала в исступлении.
– Тайну любви, тайну Клеопатры, Цезаря и Антония…
Стелла не ответила. Она подошла ближе к Сфинксу и улыбнулась. Это была улыбка ребенка, смелая и в то же время робкая. Затем, обращаясь сразу и к Сфинксу, и к своим собеседникам, она вдруг монотонно заговорила на каком-то странном, непонятном языке. Не сразу Адам понял, что она говорит на древнегреческом.
– Я любила эту землю, подобно тому, как её любили все люди и все народы. Мы, Птолемеи, были очарованы пороками и тайнами Египта. А Египет, в свою очередь, любил нас. Я всегда возвращаюсь к тебе и ложусь у твоих ног, о Сфинкс! Непреодолимая сила влечёт меня через моря и пустыню к тебе. Прости меня, если я раскрываю наши тайны!
Ван Нордхайм, несмотря на винные пары в голове, наблюдал за Стеллой с профессиональной невозмутимостью учёного.
– Либо мы напились до чёртиков, – заметил он Адаму, – либо это – Стелла де ла Мар, которая ввела себя в состояние транса. Не перебивай её, пусть она говорит.
Двое мужчин молча смотрели на призрачную фигуру.
– Антоний, – с улыбкой сказала женщина, – постоянно повторял, что Сфинкс был моей матерью…
Стелла присела на песок. Глядя на луну, она заговорила скороговоркой, словно школьница, кающаяся в каком-то пустячном проступке.
– Всё это случилось потому, что я слишком люблю жизнь. Моё тело было молодым и сильным. Мы, Птолемеи, несмотря на кровосмесительные связи, отличались крепким здоровьем.
Улыбка на потрёпанном временем лице сфинкса, казалось, превратилась в саркастическую усмешку.