Обнаженное солнце (пер. Н.Виленская)
Шрифт:
День выдался ясный и солнечный. С того места, где сидел Бейли, окна выглядели как голубые лоскуты – одинаковые и однообразные. Бейли старался не прятаться и зарывался головой в колени лишь тогда, когда становилось совсем уж невмоготу.
На эти муки он пошел по собственной воле. И все потому, что его просто распирало чувство триумфа, свободы, сознание того, что он, поборов сначала Аттлбиша, а потом Дэниела, утвердил перед космонитами достоинство Земли.
Начал он с того, что прошел по открытому месту в поджидавший его аэроплан, испытывая легкое, почти приятное
Надо привыкать, сказал он себе – и не отводил глаз от синевы, пока не заколотилось сердце и комок в горле не вырос до нестерпимых размеров.
Приходилось время от времени – все чаще – зажмуривать глаза и закрывать руками голову. Самоуверенность потихоньку утекала, и даже прикосновение к кобуре со свежезаряженным бластером не могло остановить течь.
Бейли старался сосредоточиться на плане своих действий. Сначала изучить образ жизни на планете. Набросать фон, на котором все держится, иначе он ни в чем не разберется.
Повидаться с социологом!
Он спросил у робота, кто самый известный социолог на Солярии. Лучше всего в роботах то, что они не задают вопросов.
Робот назвал ему фамилию, перечислил основные данные и заметил, что сейчас у социолога, скорее всего, второй завтрак и он может попросить перенести сеанс.
– Второй завтрак? – возмутился Бейли, – Не смеши меня. Полдень только через два часа.
– Я ориентируюсь на местное время, хозяин, – сказал робот.
Бейли понял не сразу. В земных Городах периоды сна и бодрствования, то есть день и ночь, были искусственными, приспособленными для нужд человека и планеты. А на такой планете, как эта, лежащей нагишом под солнцем, день и ночь вовсе не зависят от людей, а попросту навязываются им.
Бейли попытался представить себе планету в виде сферы, которая при вращении то освещается солнцем, то нет. Это ему плохо удавалось, и он почувствовал презрение к сверхчеловекам, позволяющим движению планеты диктовать им такой существенный фактор, как время.
– Все равно, свяжись с ним, – сказал он роботу.
Самолет встречала группа роботов, и Бейли забила крупная дрожь, когда он снова вышел на воздух. Он сказал ближайшему роботу:
– Дай-ка я обопрусь на твою руку, бой. Социолог ждал его в конце длинного холла, напряженно улыбаясь,
– Добрый день, мистер Бейли.
– Добрый день, сэр, – едва дыша, кивнул Бейли. – Можно попросить вас затемнить окна?
– Уже сделано. Я кое-что знаю о Земле. Прошу за мной.
Бейли сделал усилие и последовал за хозяином без помощи робота, на приличном расстоянии от того, через холл и лабиринт коридоров. Наконец он уселся в большой и красиво обставленной комнате и порадовался, что можно отдохнуть.
Вдоль стен шли неглубокие закругленные ниши, в которых стояли розовые с золотом скульптуры. Абстрактные изваяния радовали глаз, хотя на первый взгляд ничего не означали. Предмет, похожий на большой ящик, увешанный белыми цилиндрами и со множеством педалей, был, скорее всего, музыкальным инструментом,
Бейли
Звали его Ансельмо Квемот.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, пока Бейли не счел, что более или менее овладел своим голосом. Первые его слова не имели никакого отношения к следствию и вылетели как-то непроизвольно:
– Можно мне чего-нибудь выпить?
– Чего, например? – Голос у социолога был слишком высокий, чтобы считаться приятным. – Желаете воды?
– Предпочел бы что-нибудь покрепче, Социолог крайне растерялся – как видно, обязанности гостеприимства были ему незнакомы.
А ведь так оно и есть, подумал Бейли. В мире, где люди общаются на расстоянии, никто никого не угощает.
Робот принес глазированную чашечку со светло-розовым напитком. Бейли осторожно понюхал его и с куда большей осторожностью попробовал на вкус. Жидкость согрела рот и не без приятности прошла вниз по пищеводу. Бейли отпил глоток.
– Если желаете еще… – сказал Квемот.
– Нет, спасибо, пока нет. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились встретиться со мной.
Квемот попробовал улыбнуться, что ему определенно не удалось.
– Давненько со мной такого не случалось. Да. – Его заметно передернуло.
– Должно быть, это вам дается с трудом?
– И с немалым, – Квемот рывком отвернулся и отошел к стулу в противоположном конце комнаты. Стул он поставил так, чтобы сидеть не лицом к Бейли, а наискосок от него, и сел, стиснув руки в перчатках. Ноздри у него подергивались.
Бейли допил свою чашку, ощущая тепло во всем теле и даже несколько восстановив былую уверенность.
– А что именно вы чувствуете, когда я здесь, доктор Квемот?
– В высшей степени нескромный вопрос, – пробормотал социолог.
– Знаю. Но я ведь, кажется, объяснял вам по видео, что расследую убийство и мне придется задавать очень много вопросов, среди которых неизбежно будут и нескромные.
– Помогу, чем могу. Надеюсь, вопросы не будут выходить за рамки приличия, – Квемот продолжал смотреть в сторону, а когда встречался взглядом с Бейли, то сразу же отводил глаза.
– Я спрашиваю о ваших чувствах не просто из любопытства. Это чрезвычайно важно для следствия.
– Не вижу связи.
– Я недостаточно хорошо знаю ваш мир, и мне нужно понять соляриан, их мысли и чувства. Теперь улавливаете?
Квемот совсем перестал смотреть на Бейли и медленно заговорил:
– Десять лет назад умерла моя жена. Встречаться и с ней было нелегко, но со временем начинаешь привыкать – и потом, она не была навязчивой. Новую жену мне не назначили, поскольку я вышел из возраста… – он посмотрел на Бейли, будто ожидая, что тот договорит за него, но Бейли молчал, и Квемот закончил, понизив голос: – …из возраста воспроизводства. А без жены я совсем отвык от такого вида общения, как личные встречи.