Обнаженное солнце (сборник)
Шрифт:
Шарканье ног, смех и суета, влажные от возбуждения ладони… Толпа заполняла бетонную чашу. Некоторые забегали в туалеты, другие запасались кока-колой, третьи принимали из рук одетых в униформу служащих бесплатные программки.
В этот особенный день вход был бесплатный. Билетов не продавали. Просто в газетах и по телевидению дали объявление, и на него откликнулись 65 000 человек.
Конечно, газеты уже несколько недель предполагали, что это должно случиться. Во время всего процесса, даже когда еще только избирался состав присяжных, репортеры
— Мы все с большим вниманием следили, — сказал Представитель, одетый в серый костюм (двубортный пиджак, гармонирующий с его исполненным достоинства обликом), — за ходом процесса профессора Кеттриджа. Сегодня утром присяжные вынесли вердикт виновности. Этот вердикт в течение часа был подтвержден Верховным Судом, и в целях экономии времени Белый дом решил сделать обычное срочное официальное заявление. Завтра состоится Общественное Порицание. Время — 2.30 пополудни. Место — Янки-стадион в Нью-Йорке. Ваше сотрудничество искренне приветствуется. Те, кто живет в Нью-Йорке…
Голос продолжал дальше, уточняя детали, и нынешним утром ранние выпуски газет пестрели обычными в таких случаях снимками с подписями типа: “Пара из Бронкса — самая первая”, “Студенты прождали всю ночь, чтобы увидеть Порицание”, “Ранние пташки”…
К половине второго на стадионе не осталось ни одного свободного места, и люди стали заполнять немногочисленные проходы. Специальные отряды полиции начали перекрывать входы; был отдан приказ блокировать близлежащие улицы и закрыть доступ к стадиону. Разносчики шныряли в толпе и продавали холодное пиво и сосиски с булочками.
Фредерик Трауб сидел почти в центре западного сектора и с интересом разглядывал деревянный помост в середине поля. Он был в два раза больше ринга для профессионального бокса. В центре помоста было небольшое возвышение, на котором стоял простой деревянный стул.
Слева от него стояли несколько стульев для должностных лиц. На краю помоста, так сказать у рампы, находилось подобие аналоя с несколькими микрофонами. С помоста свисали знамена и флажки.
Толпа начинала зловеще гудеть.
В две минуты третьего из туннеля, ведущего к раздевалкам, вышла небольшая группа людей. Толпа зажужжала еще громче, затем разразилась аплодисментами. Люди осторожно вскарабкались по ступенькам деревянной лесенки, кучкой промаршировали по платформе и уселись на расставленные для них стулья. Трауб огляделся по сторонам и с интересом отметил, что высоко вверху, в ложе для прессы, загорелся мигающий красный свет телевизионных камер.
— Замечательно, — сказал Трауб мягко своему компаньону.
— Еще бы, — ответил тот. — И эффектно.
— Я думаю, что это правильно, — сказал Трауб. — Но
все же для меня это все выглядит немного странно. У нас этого нет.
— Потому и интересно, — сказал компаньон.
Трауб на какое-то время прислушался к голосам вокруг него. К его удивлению, никто не упоминал о предстоящем деле. Обсуждали бейсбол, фильмы, погоду, сплетни, личные дела — тысяча и одна тема, кроме самого главного. Как будто все по молчаливому уговору старались не упоминать о Порицании.
Раздумья Трауба были прерваны голосом его приятеля.
— Ты как настроен? Будешь в форме, когда мы к делу приступим? А то я тут видел таких, которые в решающий миг раскисали…
— Я буду в порядке, — заверил Трауб. Затем покачал головой. — Но все же не верится.
— Ты о чем?
— Ну вообще, о всей этой штуке. Как это началось? Как вы обнаружили, что это возможно?
— А черт его знает, — ответил приятель. — Мне кажется, это тот парень из Гарвардского университета первый наткнулся на мысль. Конечно, и до него многие думали о связи мысли и материи. Но этот парень, он первый научно доказал, что на материальные вещи можно воздействовать с помощью мысли.
— Небось, сначала на игральных костях тренировался, — заметил Трауб.
— Да, с ними. Для начала он отыскал парней, которые могли по дюжине раз подряд выбрасывать шестерку. И действительно могли управлять костью, пока она падала. После уж он открыл, в чем тут дело, и секрет оказался простым. Те мужики, что могли управлять костью, были просто-напросто людьми, которые думали, что они это могут.
Потом как-то собрали в аудитории 2000 человек и заставили их сконцентрироваться на мысли, что кость должна выпасть определенным образом. И она у них так и падала. Если хорошенько поразмыслить, то все это совершенно естественно. Если одна лошадь может протащить какой-то груз на определенное расстояние с определенной скоростью, то десять лошадей протащат его дальше и быстрее. У них получалось, что кость падала так, как им хотелось, в 80 % случаев.
— А когда они впервые заменили кость живым организмом? — спросил Трауб.
— Чтоб я сдох, если я знаю, — ответил приятель. — Кажется, несколько лет назад, и правительство вроде бы поначалу решило прикрыть это дело. Кажется, были какие-то нелады с церковью. Но потом они сообразили, что это уже не остановишь.
— А что, сегодня необычайно много народу или нормально?
— Для политического преступника нормально. Если взять насильника или убийцу, то больше 20–30 тысяч не соберешь. Народ ко всему привык, его так просто не раскачаешь.
Из-за туч выглянуло солнце, и Трауб молча следил, как большие, похожие на географическую карту тени скользили по траве.
— Теплеет, — сказал кто-то. — Кажется, денек получается на славу.
— Это точно, — согласился другой.
Трауб наклонился и принялся завязывать развязавшийся шнурок, а в следующую секунду вздрогнул от утробного рева толпы. Пол завибрировал.
Через поле по направлению к помосту шли три человека. Двое чуть позади третьего, шедшего неуверенной походкой с опущенной головой.