Обнаженный любовник
Шрифт:
– Что, черт возьми, такого важного в доме Лукаса…
Когда Мёрдер снова начал все по второму кругу, на лице Сары появилось странное выражение. А затем она положила руку на предплечье своего супруга, ее беспокойство внезапно сменилось мягким удивлением.
– Мы напишем Рейджу, – сказала она. – И, конечно, почему бы тебе не пойти туда прямо сейчас.
– Отлично! УвидимсянаПоследнейТрапезеокейспасибопока!
Нэйт рванул к раздвижной двери позади стола, отодвинул стекло и чуть не вывалился на террасу. Закрывая глаза, чтобы дематериализоваться, он освободил разум от мыслей
Ничего и похоже на дематериализацию не произошло.
Он остался на месте, его сердце бешено колотилось в груди.
Глубоко вздохнув, он встряхнул руками. Перефокусировался.
Когда это не помогло, он посмотрел на родителей. Мёрдер держал телефон в ладони, но он был сосредоточен на Саре и выглядел немного расстроенным. И когда Брат посмотрел на раздвижную дверь, Нэйт снова закрыл веки…
На этот раз у него получилось раствориться в воздухе.
Путешествуя скоплением молекул, он не мог добраться до дома Лукаса достаточно быстро, и когда он принял форму, то бросился бегом через лужайку к входной двери. Он почти задыхался от волнения, надежды и…
В общем, от всего сразу.
Вот только ему пришлось напомнить себе, что нужно расслабиться. Речь могла идти о другой женщине, но тогда зачем Рейджу звонить? Брат знал, что случилось, и ну же, у них были другие руки, чтобы помочь со сборкой мебели.
Если только им действительно не требовалась помощь.
– Заткнись, – приказал он собственному мозгу.
Когда Нэйт позвонил в дверь один раз – а хотелось нажать на кнопку сто тысяч раз – в голове билась назойливая мысль: что, если это был кто–то другой, что, если им действительно просто нужны свободные...
Панель приоткрылась, и в проеме показалась половина лица.
Узнав черты, Нэйт расплылся в улыбке.
– Привет, – выдохнул он.
Повар из Таллы был так себе.
Когда Мэй залила водой груду грязных кастрюль и сковородок в кухонной раковине, она подумала, что со стороны пожилой женщины было так мило настоять на приготовлении еды накануне вечером, но... м–да. В дополнение к тому, что она совершенно не умела обращаться с посудой, Гордон Рамзи посчитал бы это тушеное мясо непригодным к употреблению и, вероятно, разбил бы пару тарелок об пол, чтобы подчеркнуть свое негодование. Но откуда у Таллы взяться кулинарному опыту? Ее предыдущий дом был заполнен додженами, у нее просто не было такой потребности, а учиться основам кулинарии считалось дурным тоном.
А с тех пор она лишь профессионально разогревала замороженные обеды «Стоуффер».
Сэвидж, похоже, не возражал против рагу, и когда Талла настояла на игре в «Монополию», он потакал ей и в этом… как и Мэй, пока не заснула на диване в середине игры… В какой–то момент кто–то накинул на нее одеяло, и когда она проснулась несколько мгновений спустя, то обнаружила, что Сэвидж спит в кресле напротив. Талла, без сомнения, удалилась вниз, а доска для «Монополии», как и кастрюли со сковородками, осталась неубранной, зеленые дома и красные отели усеивали поля собственности, фальшивые деньги стопками загромождали кофейный столик, а туфля и собака все еще стояли на Парк–Плейс
Когда Мэй встала с дивана, Сэвидж приоткрыл правый глаз, но ненадолго. Словно она прошла какой–то анализ – возможно, бессознательный – он поерзал в кресле и, казалось, снова заснул.
Мэй не была голодна, хотя прошло уже много часов, ее желудок все еще бурлил от домашнего великолепия Таллы… но она не могла сидеть без дела.
Тем более что все, что можно было поставить на плиту, было использовано для приготовления рагу. Если кто–то захочет яйца на Первую Трапезу, их просто не на чем будет готовить, что обнажает еще одну очевидную истину о достойных женщинах Глимеры.
Они не только не умели готовить, но и не умели убирать за собой.
Вылив в лужу с теплой водой средство для мытья посуды цвета слоновой кости, она оглянулась, чтобы убедиться, что не сильно шумит. К счастью, ботинки Сэвиджа с тяжелой подошвой оставались в том же положении – скрещены в щиколотках – и он был там, где она его оставила.
Мэй старалась вести себя как можно тише, используя пачку бумажных полотенец вместо губки… учитывая, что накануне вечером она уничтожила единственную об кухонный пол. Похоже, что она нарабатывала опыт уборки на нервах…
Услышав скрип, Мэй замерла и посмотрела на холодильник, который забаррикадировал заднюю дверь. Когда звук не повторился, она глубоко вздохнула и сказала себе, что хоть она и не может ничего сделать с тем, что находится за пределами коттеджа, черт возьми, она может вымыть и высушить грязную посуду внутри.
Когда полка наполнилась чистой посудой, она прекратила намыливать и ополаскивать и потянулась за кухонным полотенцем.
– Ой! – она ахнула. – Ты встал.
Сэвидж прислонился к открытой двери в общую ванную, скрестив руки и опустив веки, изучал ее. Он казался больше, чем когда–либо прежде, Мэй уже знала, что это выработанный рефлекс. Казалось, что каждый раз, когда она его видела, ей приходилось заново привыкать к его размерам.
И это – не единственное, что производило свежее впечатление. Его глаза. Его губы. Его... бедра.
– Я не хотела тебя разбудить. – Она начала просушивать образовавшуюся стопку. – Здесь требовалась уборка на случай, если кто–то снова захочет что–то приготовить.
– Я не спал. Просто дал отдых глазам. Талла проснулась?
– Обычно она не встает до полуночи. – Мэй слегка улыбнулась. – Она верит в сон красоты. Раньше это сводило мою мамэн с ума… в общем, не важно.
– Нет, продолжай.
Мэй обвела полотенцем внутреннюю часть сотейника.
– Талла любила мою мамэн. И это было взаимно. Они были настолько разными, насколько это возможно, но у них сложилась прекрасная дружба, преодолевшая барьер статусов слуги и хозяйки.
– Талла, должно быть, скучает по ней.
– Я думаю, что да.
Последовало долгое молчание. Затем он сказал:
– Послушай, нам нужно обсудить один деликатный вопрос.
У Мэй не было намерения скользить взглядом по его телу. Но она это сделала. И она не хотела, чтобы ее лицо покраснело. Но это случилось. И она молилась, чтобы он не заметил ни того, ни другого.