Обноженный
Шрифт:
Скажи кто-нибудь, когда я, голый, замёрзший, хмыжником оцарапанный да осокой посечённый, испуганный, до повизгивания, половцами в ночных черниговских болотах, над Марьяшой сидел и додумался до «русского поцелуя», что от этого на «Святой Руси» масоны заведутся — не поверил бы!
А вот — через Светану, через Фрица…
Когда ныне иному владетелю напоминают:
— Ты в хоромах каменных живёшь. Русские
Разве ж то моя слава? Это людей русских слава. А я так, чуть подумал, чуть пошутил, что в руки попало — к выгоде приспособил.
Однако наибольшую пользу вижу не в знаниях да в зданиях, не в выгодах военных ли, государственных ли, но в строительстве душ человеческих здесь, в Святой Руси. В те поры Русь была насквозь родовая, людей без роду-племени к себе не пускавшая. Сироты мои были как песок против камня. Сиё же «тайное общество» — людей моих объединяло, им помогало, а родовитых пугало. Отчего Земле Русской — великая польза.
Чарджи от одного вида довольной Светаны… трясти начинает. Теперь ещё и Аннушка ходит — светиться. Беременность привела её в такое… несколько таинственное состояние души. Будто у неё в душе тайна и она к ней радостно прислушивается.
А ещё Чарджи ревнует меня. К Артёмию-мечнику. Нет-нет! Не в том смысле как вы подумали! — Исключительно в смысле интереса и душевной привязанности. Мне с Артёмием интересно.
В Смоленске, в ходе «шапочного» банкета… Ну, когда Акимову шапку боярскую обмывали — выяснилась одна деталь.
В феврале, в Киеве, когда Ростик из Киева убежал, а Изя Давайдович последний раз Великим Князем сел, погиб прежний господин Артёмия — боярин Гордей. Гордей-то сам из смоленских бояр, кто-то из его знакомцев и вспомянул. Какая-то тёмная историю в ту ночь смены власти приключилась.
Дословно сказано было так:
— Гордей, уходя вместе с Ростиком из города, от дружины княжеской отстал, к зятю на подворье заскочил. А тут набежала чернь киевская, и Гордея с людьми его побили насмерть.
Бывает. Государственный переворот, массовые беспорядки… Но, зная характер Степаниды свет Слудовы, могу предположить…
Сбежав из Киева, я оставил за собой четырёх, очень желающих моей смерти, людей. Теперь — минус один. «Если долго сидеть на берегу реки — мимо проплывёт труп твоего врага» — древняя восточная мудрость.
Берег есть. Правда, не той реки. Но вот — и двух лет не прошло, а один труп уже «проплыл». Интересно, а дочку его, которая хотела мне ноги поломать и не дать срастись — тоже…? Про других ничего не рассказывали. Ни про Степаниду, ни про Хотенея… Моего…
Блин! Нахрен! Сидит же во мне эта… заноза!
Так вот. Смерть Гордея освободила Артёмия от присяги господину. А искусство Мары поставило на ноги. Не так — Мара обеспечила своими снадобьями общее укрепление организма. А я, со своей физиотерапией и иглоукалыванием — поставил на ноги.
Отчего у Артёмия случился в голове очередной бзик: смотрит на меня ну совершенно влюблёнными глазами! Ну… как на ангела божьего!
Иголки по сорок штук в мужика втыкать каждый день — на заимку не набегаешься. Вот я и перетащил его в Пердуновку.
Артёмий обжился, огляделся. Мужик нормальный, не псих, не орёт матерно по-медвежьи, по углам не гадит. Лет 35–40, рост средний, плечи широкие. Бабы на него уже заглядываются. Только у него борода ещё седее, чем у Акима, виски вовсе серебряные. И ходит пока недолго, небыстро и осторожно.
А ещё он умница. Знает кучу всякого в части местной бюрократии и правоприменительной практики. Я уже говорил: мечник — в «Святой Руси» не фехтовальщик-забойщик, а старший слуга с функцией палача. Типа агента 007 — «с правом на убийство».
Но — Артёмий ещё и опытный боец на мечах. Ещё круче: Артёмий — думающий фехтовальщик.
Покажите мне прокурора-спортсмена, не шахматиста и не преферансиста. Успешного в обеих профессиональных областях до уровня национальной десятки-двадцатки. Вот такая редкость ко мне в руки попала. И смотрит влюблёнными глазами. Да на такое чудо, да ещё и вменяемое, я сам такими глазами смотреть буду!
Мы с Артёмием, как раз, обсуждали разные случаи из области разорения бортных деревьев.
В «Русской Правде» прописаны три разных ставки виры в зависимости от нанесённого ущерба. Я по весне собираюсь поставить пасеку. И пытаюсь понять — как можно будет законодательные нормы, ежели вдруг что, применять к домашним пчёлам, а не к лесным.
Пчелиную семью в лесу я уже приглядел. Осталось найти пасечника и ульи сделать. Если я сделаю ульи сборные, из дощечек — они подпадут под понятие «бортное дерево»? Или нужно колоды из лесу тащить, вырубать в них дупла? Или как?
Глава 246
Вот тут и припёрся дед. И прямо с порога начал меня строить. Неизбывностью и безотлагательностью мечемахания. И напористо так, резвенько:
— Охрим! Подай бояричу меч. Вон тот, с Турова взятый. Ну-ка, Яша, покажи-ка отроку плешивому бой мечный.
Они что, охренели нахрен?!!! Яков вытаскивает их ножен свой полуторник, делает шаг и… рубит меня сверху вниз!!! Психи уелбантуренные! Идиоты! Вояки свихнувшиеся! Так же и убить можно! То, что у меня кое-какой «слив» с отпрыгом получился — так это чистая случайность!
— Аким!!! Сбрендил?! Уйми своего бешеного!
— Погодь, Яша. Так как, Ванечка, понял? Никакие твои умствования и в делах успешествования — гроша ломанного не стоят. Ты, как ныне есть — бестолочь малолетняя. Челядь тебя может и бояричем звать, а по сути — ты цыплёнок, петушок дворовый. Всяк прохожий тебя — цап, шейку — хряп, и в — суп. С потрошками. Потому бросай свою хрень всякую, да делай, что тебе мужи умудрённые велят.