Обноженный

Бирюк В.

В «Святой Руси», в отличие от второй половины 19 века, не пойдёшь «в кусочки» далеко: убьют или похолопят. Убьют — за лошадь. За телегу, за тряпки, за торбу с «кусочками». За «просто так».

Рюриковичи окрестили и малость унифицировали «Святую Русь». Чуть сбили накал повсеместной родо-племенной ксенофобии.

Единая вера означает, что хотя бы жрецы местного истукана не потащат прохожего поливать собственной кровью очередное раскрашенное бревно.

Уничтожение славянских племён и их… этногенез в русский народ — несколько растянулись. Владимир Святой воевал с радимичами,

Владимир Мономах — с вятичами. Но это — последняя племенная война. Теперь прохожего тоже могут зарезать за «чужесть». Но без оттенка «иноплемённости».

Пожалуй, это главное, наиболее массовое достижение от становления Российской государственности: можно ходить побираться далеко.

«Похолопят» — так это удача! Значит, у рабовладельца — есть хлеб. Да, будет бить, мордовать, работами изнурять… Так это не беда — «взрослые ребята готовы стать в работу чуть не из-за хлеба».

«Понимаете — нет работы».

Энгельгардт очень красиво пишет: «С голоду никто не помирает, благодаря этой взаимопомощи кусочками». И приводит слова женщины, у которой хлеб кончился уже в октябре. Да — никто не помирает. Из тех, кто потом об этом рассказывает. Остальные… ни потомства, ни рассказчиков — вымирают целыми деревнями. Волостями. Целиком.

«Взаимопомощь» — прекрасная вещь. Когда киевская армия освободила несколько городов по высокому берегу Донца, беженцы, почти одни женщины и дети, бросились спасаться на другой берег. И тамошние жители вдруг вспомнили, даже несколько удивляясь себе самим, что хоть их и освобождают украинские войска, но сами-то они русские люди (разных, конечно, национальностей) и понесли из домов всё, что могло беженцам пригодиться. Вплоть до пачек памперсов малышу, оставшемуся, после артналёта национально-гвардейской артиллерии, в пять недель от роду круглым сиротой.

Как зазывали в дома измученных и голодных эвакуированных — местные жители в 41-ом. После первых немецких бомбёжек.

«Как крынки несли нам усталые женщины Как малых детей прижимая к груди…».

Но это — война. Бедствие. А Энгельгардт пишет о мирных временах. Страна — на подъёме, прогресс — нарастает…

А выживание людей зависит от «кусочков». И в это процедуре нет ни монархии, ни аристократии, ни духовенства. Вопрос: а нужны ли такие… «надстройки»? За такую цену? Отмокающие в Баден-Бадене… Это — оптимально?

Вот уж не думал, что попадизм — путь к пониманию «классовой ненависти».

Ты, девочка, давеча спрашивала: от чего я перстней драгоценных не ношу? Вот и ответ: стыдно мне. Стыдно, что есть у меня на Руси люди, кто и хотел бы, и может работать, а прокормиться — нет. Ему стыд — что просит Христа ради. Мне стыд — что дела ему не дал, не выучил.

Перстни с самоцветами, одежды золотом шитые… Глядеть тошно. За каждой цацкой людей вижу. Которым только и осталось — «святых продаси».

Говорят, что я церкви святые ограбил, людей вятших раздел. Что Русь Святую досуха выкрутил, до пустого звона вычистил. Верно. Не то беда, когда «на брюхе — шёлк, а в брюхе — щёлк», а то, что брюхи разные.

Боярская усадьба для побирающихся — как огонь для бабочек. Сюда свозится урожай, выжатый из вотчинных крестьян, здесь живут сыто. Здесь есть хлеб.

Но у меня не подают.

Кто-нибудь решал эту проблему? Когда «ежедневно пар до тридцати проходило побирающихся кусочками»?

Э-эх… Коллеги-попандопулы… Добровольно принявшие на себя «крест за Россию»… Неподъёмный груз прогрессирования в нашем обществе… Ломающие себе мозги и души об исправлении случившегося… Как в «Палате наркоманов» у Высоцкого:

«Кто-то гонит кубы себе в руку, Кто-то ест даже крепкий вольфрам… Добровольно принявшие муку, Эта песня написана вам».

Рябиновская вотчина сама не обеспечивает себя хлебом. Никогда не обеспечивала. Потому, что основная культура — лён, «паутинка». А нынче ещё жёстче — «индустриализация» требует новосёлов. Ещё я принимаю в вотчину вдов, сирот, нищих… Посевные площади не успевают за ростом числа едоков…

Смотреть, как мои крестьяне сперва — подают, а потом — «в кусочки» пойдут?

Для своих — я закупаю хлеб. Выгрызаю серебро у вятших, мошенничаю и шуллерничаю, даю взятки посадникам и подставляю городским купчикам «чужой жены сиськи». Но наворовать столько, чтобы прокормить всех «кусочничающих»… не, хвисту нема. Не по зубам.

Наоборот, по Ломоносову: «и ежели в одном месте прибудет, то в другом столько же и убавится» — я скупаю хлеб в округе. Цена поднимается, и все «не свои» становятся ещё более голодными, ещё более «кусочничающими».

Сколько детей умрёт в окружающих селениях от недоедания? Потому что удачливый вор и мошенник Ванька-попадун вляпался именно в эту местность?

Я уже несколько раз говорил: попаданец — разрушителен, смертелен для окружающих. Просто фактом своего существования, просто представлением о том, как надо жить. Что люди не должны голодать. Что побираться — неправильно.

«Побирающийся кусочками» не нищий — это просто человек, у которого нет хлеба в данную минуту; ему нельзя сказать: «бог подаст», как говорят нищему; ему говорят: «сами в кусочки ходим»; он, когда справится, сам подает, а нищий никому не подает».

Боярин не может сказать: «сами в кусочки ходим». Я — особенно: мне лжа заборонена.

И что делать?

Можно… спустить на «кусочников» собак. Или велеть батогами…

Знаете, как выглядит «нарастание социальной напряжённости в отдельно взятой боярской усадьбе»? — Вам перестают смотреть в глаза.

Вместо длинных, довольно бестолковых разговоров по любому поводу — с вами говорят односложно, междометиями. С вами стараются не встречаться. Баба, выскочившая из поварни с полным ведром помоев, ойкает и возвращается назад: