Оболенский: петля времени I. Часть 1
Шрифт:
Но это… не слишком ли великодушно, учитывая то, как они расспрашивали Морозова после экзамена? И что это такое, скажите на милость, помощь сиротке из не самой богатой семьи за банальное «спасибо», или попытка обработать самого близкого к малолетним эсперам человека?
Я-то думал, после начала учёбы проблем поубавится, а теперь придется приглядывать, как бы в этой академии Мише мозги не запудрили. Он человек доверчивый: легко заметить, его достаточно поманить, как щенка, и он куда угодно пойдёт. Принесёт ещё им близнецов на блюдечке с голубой каёмочкой, и что будет?
А я и сам в них заинтерсован. Мало того, что ради них горбатился, так ещё и как представлю, каким мощным мог бы стать Серёжа в будущем: это же и безопасность, и перспективы! И доверия больше к тому, кого ты с малого возраста знаешь: со взрослыми эсперами мне связываться как-то не хочется. Вспомнить хоть девицу Гейман: ей скорее шею свернёшь, чем руку протянешь.
Немного подумав, я полностью проигнорировал сообщения Морозова в пользу того, чтобы продолжить своё интереснейшее занятие. А прямо сейчас я, скрючившись буквой зю, пытался понять, как сделать маленькое и незаметное устройство связи и слежение, которое нельзя было бы обнаружить ни металлоискателями, ни ручным обыском.
Получалось не очень. Я чувствовал себя как Нова, зависшая «синим экраном»; таком положении она бороздила интернет, запоминая самые разные программы самозащиты и нападения. Пока у меня нет своих мышц, ими побудет эта стальная красотка.
Глава 20
П. А: *впихивая фентезийно-анимешную академию в мир будущего* Я не могу? Нет, конечно, я могу всё.
Первый день в академии начался с подъёма в четыре часа утра. Я отказался от общежития, потому что хотел держать родных на виду, но даже так мне не нужно было подскакивать так рано. А вот матери — очень даже, ведь рабочий день в «Скорпионе» начинается в пять тридцать.
Чёртовы безбожники, уже после этого стоило понять, что с ними явно что-то не так.
Мама волновалась, будто собирала меня в первый класс в то первое сентября много лет назад. Её можно понять — не каждый день твой сын пробивается в лучшее учебное заведение страны. Так что я позволил ей посуетиться, постоянно поправляя сине-чёрную форму и делая несколько фотографий для семейного альбома. Сонная Алиса не понимала, откуда во мне столько важности, чтобы ради меня её наряжали в платье ещё до рассвета, а мне оставалось только посмеиваться над её недовольством.
Давно я не испытывал ничего настолько… домашнего, что ли. Аж в груди защемило. Вернуться к семье после восьми лет одиночества — настоящее благословение.
— Я должен идти на поезд, — проворчал я, пока мама пропихивала в мою сумку пачку печенья. В самом деле, каждый раз, когда она вырывается с работы, она будто пытается компенсировать все те часы, которые проводит вне дома. Странно снова быть настолько молодым.
— Поезд? Какой ещё поезд? Алан тебя подвезёт, — сказала мама, хлопая меня по голове со снисходительным видом. Ясно, в кого я отлично делаю такое лицо, будто все вокруг меня идиоты.
Я посмотрел на лукаво улыбавшегося мистера Уинтера, хлебавшего свою пакетированную бурду из чашки.
Ну уж нет.
— Сколько мне лет, чтобы меня подвозили? Да ни за что, — твёрдо отказался я. — На поезде и точка. Там от академической станции всего двадцать минут пешком. Вот и пойду. Утренние прогулки ещё никому не вредили.
— Если ты хоч’ешь гулять, я могу сам т’ебя из машины выкинуть, — весело предложил мистер Уинтер. — За пару килом’етров.
— Нет, спасибо, — проворчал я, хватая сумку и выскальзывая за дверь. — До вечера, я ушёл!
Утренний воздух был прохладным и немного влажным. Уходя куда-то без Новы, в полном одиночестве, я казался самому себе немного уязвимым, но быстро стряхнул это ощущение, пока не начал в нём вариться.
На станции я стоял в гордом одиночестве, потому что идиотов, несущихся в учебное заведение почти за два часа до занятий не так уж и много. Я глянул на часы и вздохнул. Надеюсь, меня хотя бы на территорию академии впустят.
Миша, наверное, сейчас дрыхнет без задних ног. Неизвестно, пересечёмся ли мы сегодня: он, всё-таки, в другой группе. А они то ли по оценкам разделяются, то ли по каким-то ещё критериям: вобщем, до выпуска мы явно будем разделены.
Ну и ладненько. Не то чтобы меня это беспокоило.
Я стоял в ожидании поезда, лениво посматривая на других людей, собравшихся на станции, когда заметил молодую девушку в такой же форме, как у меня. Она сидела на скамье сзади, поглядывая на меня исподлобья и быстро черкая что-то в блокноте.
Лицо у неё было бледное и немного испуганное, но толком и не разглядишь — волосы у неё длинные, иссиня-чёрные, с чёлкой, падающей на глаза. Мой взгляд причинял ей такой дискомфорт, что пришлось вежливо отвернуться и больше не оборачиваться.
Странная какая. Со мной всё ясно, а она-то зачем в такое время из дома вышла? И волосы на ней лежат плащом, лица не видно толком; держу пари, лицо бы открыла, оказалась бы очень и очень симпатичной.
Позади меня послышался тихий стук падения чего-то на землю и шуршание юбки. Я проигнорировал это, высматривая поезд, приближавшийся к станции.
Путь занял каких-то десять минут, а миновали мы аж полгорода. Далее предстояло двадцать минут пешком, и всё это время метрах в пятнадцати позади за мной следовала молчаливая девушка со станции.
И спину взглядом сверлила. Жуть-то какая.
Как оказалось, на территорию академии можно войти хоть в час ночи, хоть я пять утра, только бы пропуск был. Конечно, не в сами классы, зато по территории общежитий можно было бродить все учащимся.
Я осмотрелся, пока редкие студенты бродили вокруг, запомнил расположение всех зданий и вывешенное на большом стенде расписание и прочие вещи, и легко прожёг два часа, прежде чем академия начала наполнятьс подростками, которые галдели так, будто от издаваемого ими шума зависела их жизнь.