Оболочка разума
Шрифт:
40
– «Следующий, кричит заведующий!» – сказал Валера Малышев. – Болконский Андрей. Мужчина?
– Да! – крикнули Анька с Танькой.
– Молод? – спросил Валера.
– Да! – воскликнули младшие сестры под снисходительным взглядом рассеянной старшей.
– Холост?
Анька крикнула «да!», Танька – «нет!», после чего они заспорили и чуть не подрались.
– Эрих Мария Ремарк! – подлил масла в огонь ведущий. – Мужчина?
«Нет!» – крикнула Танька. Анька крикнула: «Да!»
–
«Да» и «нет». И снова чуть не драка.
– Мария разве может быть мужчина?! – чуть не плакала уличенная в неправоте Танька.
– Че это они? – озадачился Женька с порога.
– Не бойся, – подтолкнул его доктор Петрович.
– А я и не боюсь! – по-цыплячьи выпятил грудь Женька. – Кого тут бояться, подумаешь…
– Примите в вашу шайку нас, мы с ним ребята первый класс, – попросил доктор Рыжиков.
Женька тревожно оглянулся на Рекса, который тревожно озирал Женьку с веранды из-под доски с обувью.
– А что вы умеете делать? – надменно подняли брови на хилое Женькино пальто Анька с Танькой.
– Ежей давить, петухов потрошить, посуду бить, котят топить, – честно признался доктор Рыжиков.
– Тогда идите в сад и войте на луну, – жестоко приказала Танька.
– В саду холодно, – остановил доктор Рыжиков за шиворот попятившегося Женьку. – И наши слезы будут превращаться в льдинки.
В углу комнаты стояла еще сырая елка, пахнущая скорым Новым годом. Повсюду валялись игрушки. Очень хотелось здесь остаться.
– А крокодильи слезы не замерзают, – сказала жестокая Анька.
– А как звали унтера Пришибеева? – спросила глумливая Танька. – И как по-русски будет субпродукты?
– Подумаешь! Агафон Никифорыч, – неожиданно пробурчал Женька.
Все повскакали с мест и обступили его.
– Че я, елка, что ли? – насупился он.
– А субпродукты – требуха! – торжествовал доктор Рыжиков. – Знай наших, Женька!
Их приняли. С Женьки сняли его старенькое пальто, которое он отдавал с большим сомнением, внимательно проследив, куда его дели. Всем хотелось поскорее узнать, откуда он знает, как зовут унтера.
– Подумаешь, я в драмкружке его играл… – открыл он еще одну свою тайную слабость. – А вы че, елку украшаете?
– Украшаем! – сморщила нос Танька. – Хочешь, и тебя украсим?
– Я тебе так украшу… – начал Женька потихоньку осваиваться.
Черепа ему понравились. Он их ничуть не испугался, а даже ласково погладил, сказав: «Ух ты, черепушечки…» Пощелкал черным ногтем в костяные лбы, поцокал языком.
– Это бывшие люди? – спросил он доктора Петровича.
– Один бывший, – показал доктор Рыжиков настоящую кость. – Остальные, может быть, будущие…
– Какие будущие? – насторожился Женька.
– Которым эти запчасти поставят, – объяснил доктор Рыжиков.
– Ой, и мне можно? – восхитился Женька.
– Если череп самопалом разнесет – можешь рассчитывать, – пообещал доктор Рыжиков.
Женька пощупал свою голову, чтобы
– Не разнесет… А он кто был?
Реальный череп не давал ему покоя.
– Не знаю, – вздохнул доктор Рыжиков чисто по-рыжиковски. – В анатомичку попадают сложным путем. Может, из каких-нибудь раскопок… Может, неизвестный, неопознанный…
– Может, мой папка… – чисто по-рыжиковски вздохнул Женька Рязанцев, поглаживая отполированную многими ладонями лобную кость. – Тоже где-то потерялся. Сам из дому тю-тю, а паспорт бросил… Тюкнули где-нибудь, а документов-то нет… Правда же?
– Нет, – сказал доктор Рыжиков. – Это не твой отец. Твой отец живой-здоровый. Может быть, это твой прапрадедушка какой-нибудь… Но, может быть, и мой…
– Вот бы красный фонарь в него всунуть и постучаться в окно! – переключился Женька с философского лада на практический.
– Неплохо… – одобрил доктор Рыжиков, не посчитав нужным добавить, сколько лет назад, еще до войны, этот метод опробывался под обывательскими окнами. Кем – не стоит уточнять. Все мы немножко лошади.
За чаем, когда елка уже блестела и сверкала как царица. Женька вдруг надсадно закашлялся. «Куришь?» – спросили его. Он помотал головой, вытер слезы. Анька с Танькой быстро вскочили и побежали к его пальто. Женька не успел даже дернуться, как они весьма ловко (опыт борьбы с курением мальчишек в классе) вытряхнули из карманов горсть табака, две мятые «памирины» и два обугленных чинарика – НЗ.
– Вот это ну! – удивился Валера Малышев. – «Памир» теперь даже солдаты не курят.
Женька насупился и пробурчал что-то вроде того, что если не воровать, то где наберешь на «Приму». Ему назначили штраф – заучить на выбор один стишок Бернса, если он так любит самодеятельность. Прочитано было следующее:
Нет, у него не лживый взгляд, Его глаза не лгут, Они правдиво говорят, Что их владелец – плут.И:
Король лакея своего Назначил генералом, Но он не может никого Назначить честным малым.Женька долго хихикал, потом с удовольствием повторил их по пять раз каждое. Но тут ему испортили весь компот, начав запоздало стричь ногти и мыть уши, не допуская без этого унижения к зефиру в шоколаде, принесенному Валерой Малышевым от товарищей-кибернетиков, ездивших в командировку в Москву, где тогда его еще было навалом. Конечно, не для Женьки Рязанцева и даже не для Аньки с Танькой, хотя и их симпатии немаловажны, Валера нагружал товарищей. Но за улыбку, озарившую высокомерное лицо Валерии, он был готов пожертвовать добычей и скормить ее даже Рексу.