Оборотень
Шрифт:
Но для этого нужны соответствующие инструкции.
– Я вор, а не советский начальник и не привык жить по инструкциям, – огрызнулся Беспалый.
– Только за одну такую грубость любого другого я сгноил бы заживо! – повысил голос Веселовский.
– Так что же вы медлите? – усмехнулся Беспалый. – Кликните своих холуев – они мне мигом голову отвернут.
– Даже не могу понять, чем же ты мне нравишься, парень… – вдруг усмехнулся Веселовский. – Может быть, дерзостью? Я ведь сам был таким.
Беспалый чувствовал себя неуютно в этой каморке, тем более что в ней не было отопления. В прошлом году начальник лагеря в одну из лютых зимних ночей посадил в «красный уголок» пятерых проштрафившихся блатных. Только один из них сумел выдержать пятидесятиградусный мороз и выжить, за что впоследствии получил погоняло Бессмертный.
– Что же мне с тобой делать? – почти участливо поинтересовался Веселовский. – Если ты исчезнешь, про тебя никто и не спросит. Тебя же нет! Ты же давно числишься в покойниках. Ты не забыл об этом?
Беспалый с трудом проглотил ком, неожиданно застрявший в глотке. Он прекрасно знал таких людей, как Веселовский: отправить человека на тот свет для них такое же обыкновенное дело, как загасить окурок.
– Нет, не забыл.
– Это хорошо, – хмыкнул Веселовский и бодро продолжил:
– А знаешь, у меня к тебе есть предложение.
– Какое?
– Такое, что ты себя сможешь спасти еще раз… Мне рассказывали, что ты неплохо работаешь ножом. Где ты этому научился?
– Я ведь беспризорник, с детства не расстаюсь с пером.
– Ну так вот, свою вину ты можешь искупить тем, что приведешь в исполнение некоторое количество смертных приговоров. – Веселовский растопырил пальцы обеих рук. – Тогда я оставлю наши условия в силе, то есть ты получишь новый паспорт на фамилию Беспалый и можешь идти на все четыре стороны. Ты согласен?
– Сдается мне, гражданин начальник, у меня нет другого выбора? – буркнул Тимофей.
– Это точно, – заулыбался Веселовский. – Вот мы и договорились. В этом лагере ты больше не останешься и сейчас поедешь со мной.
– Куда?
– Узнаешь, не торопись. Теперь перед тобой открывается блестящая карьера! – Веселовский снова улыбнулся.
За время недолгого общения с товарищем Веселовским Тимофей Беспалый успел убедиться, что этот весьма серьезный человек по пустякам не скалится.
Каждая улыбка Веселовского лично ему. Беспалому, обходилась чрезвычайно дорого: сначала он получил месяц одиночки, потом Веселовский запихнул его на край света. Что же будет на сей раз?
– Не всякий может похвастаться тем, что дважды заглядывал смерти в глаза, да жив остался! Ха-ха-ха! – смеялся высокий начальник.
Беспалый невольно поежился от такой шутки: если кто-то и помогал ему, когда он стоял на краю пропасти, то это явно был не Господь Бог.
Беспалый замолчал и, тяжело откинувшись на спинку стула, прикрыл глаза и как будто задремал. Варяг сидел не шевелясь, ждал, когда Тимофей Егорович передохнет. Было ясно, что рассказ не только утомил, но и сильно растревожил отставного полковника МВД. Да и сам Владислав не мог не проникнуться к этому дряхлому старику сочувствием, смешанным с отвращением. Но странное дело: ненависти к бывшему «куму» «сучьей зоны» он не ощущал. Не только потому, что Беспалый поведал ему о делах давно минувших и забытых – теперь-то кому до них какое дело? – но и оттого, что, как понял Игнатов, сам старик все эти долгие годы душевно страдал от пережитого.
Тимофей Егорович вздрогнул, закряхтел и открыл веки.
– Ну а потом что? – осторожно поинтересовался Варяг, заметив, что рассказчик очнулся.
– А потом… Закончил школу НКВД в Питере. Да и получил назначение обратно в Североуральск. Стал командиром отряда – у Леватого в подчинении. Всю войну на зоне вертухаем и просидел. Не знаю уж, что лучше – если бы на фронт погнали, может, и подстрелили где-нибудь под Вязьмой, а так, видишь, жив еще. – Беспалый тяжело помотал головой, словно отгонял нахлынувшие воспоминания. – В военные годы очень тяжко было. Лагерь опустел – всех почти зеков на фронт забрали в штрафбаты. Содержание урезали, пайку урезали, обмундирования не выдавали. Веришь ли, в лаптях две зимы ходил – сапоги все конфисковали. А как война кончилась, так у нас лафа началась. Сотнями осужденных каждый день зона прирастала. СМЕРШ работал на износ – окруженцы, дезертиры, попавшие в плен, находившиеся на временно оккупированной территории, увезенные на работы в Германию, – кого у нас только не было! Ну и, ясное дело, урки повалили пачками.
Тогда всех гребли долгим неводом. Берия как решил взяться за ГУЛАГ, так сразу все переменилось. Содержание увеличили, матчасть стали заменять, новое оружие в зону погнали – то, что раньше клепали для фронта, для победы, теперь по лагерям стали раздавать. Мы в числе первых были, кому ППШ перепали. Хорошие машинки, надежные. Мы как ППШ получили, так число бунтов да побегов резко пошло на убыль. Приказ был: по побегушникам стрелять на поражение. А из автомата шмалять – это тебе не из винтаря пукать. Ежели кто на зоне бузить вздумал, сразу по ногам шар-рах длинной очередью! В следующий раз не забузит, падла! – Старик хрипло хохотнул. – А потом товарища Леватого понизили по службе, и я его заменил. Дали мне майора и чрезвычайные полномочия. Словом, я духом воспрял, думал: ну вот, сейчас возьмутся за воров крепко, даром что Лаврентий Палыч решил извести законных воров как класс.
– А ты никак и с Лаврентием Палычем был знаком? – невольно улыбнулся Владислав. – Не удивлюсь, если ты мне скажешь, что он тебя лично орденом награждал.
Беспалый хмыкнул:
– Ну, орденом не орденом, а раз дело было в сорок шестом…
На тринадцать ноль-ноль Лаврентий Павлович Берия назначил совещание, на котором должны были присутствовать начальники тюрем, пересылок, исправительно-трудовых лагерей и колоний строгого режима со всего Советского Союза. Это необычное совещание нарком решил провести в здании Лефортовской тюрьмы, чтобы толстые тюремные стены напоминали участникам о главной цели, ради которой они собрались: о необходимости совершенствования системы исправительно-трудовых учреждений страны. А кроме того, здание тюрьмы для гулаговского начальства куда более привычное место, чем Колонный зал Дома союзов.
Лаврентий Павлович поправил галстук, придирчиво осмотрел себя в зеркале, потом смахнул с плеча едва заметные пылинки и уверенно шагнул к выходу, где его ожидала специальная машина. Он не оборачивался зная, что за ним на расстоянии нескольких шагов следуют три рослых молодца, способных смешать с землей любого, кто покажется подозрительным, представляющим угрозу для всесильного наркома. Охранники сопровождали Лаврентия Павловича повсюду, и он успел привыкнуть к ним, как к собственной тени. Если бы они однажды исчезли, ему стало бы не по себе. Привычка к охране до того укоренилась, что в сопровождении телохранителей Берия ездил не только по делам, например на заседания правительства, но даже к любовницам: рослые широкоплечие телохранители становились едва ли не свидетелями самых интимных моментов и терпеливо дожидались под дверями спальни, пока Лаврентий Павлович удовлетворит свою неуемную похоть.