Оборотень

Прудковский Петр Николаевич

Разговаривая так, они дошли до крайнего четырехэтажного корпуса и остановились у освещенного лампочкой подъезда.

— Ну, пока. Будь здоров, — сказал Василий Антонович. — Завтра узнаешь подробности. Всем, включенным в бригаду, будет инструктаж у Петра Савельича. Он тоже едет.

— Василий Антонович! Может быть, зашли бы ко мне… Куда вам торопиться? Я бы вас угостил…

— Ах, да! Ты же на новоселье… неплохую квартиру дали? Можно теперь и хозяйкой обзаводиться? А? Как ты полагаешь?

— Так зайдем, Василий Антонович?

— Поздно уже… ну, да разве на минутку. Чайку бы теперь не вредно…

— Обязательно, будет и чаек!

Оба поднялись

на площадку второго этажа, и Кузьмин стал возиться с туго поворачивавшимся в замке ключом. Дверь соседней квартиры приоткрылась, и оттуда выглянула старушка в белом чепце.

— Это вы, Михаил Евграфович? Тут вас гражданка одна спрашивала… раза два заходила, волновалась очень, сказала, что еще зайдет… сегодня. Вы ее, случаем, не встретили? Она в садике собиралась посидеть, обождать.

— Э-э, брат! Да ты, я вижу, зря время не теряешь. Ну раз такое дело — третий не ко двору… Я пошел. Спокойной ночи!

Василий Антонович повернулся и стал спускаться с лестницы. Кузьмин не стал удерживать его. Он собирался было подробнее расспросить соседку, но та уже скрылась за дверью. Выйдя на улицу, Василий Антонович машинально свернул направо (он жил в соседнем корпусе), но, не пройдя и десяти шагов, вдруг остановился. Мысль, пришедшая ему в голову, была так неожиданна и так мало обоснована, что старик даже крякнул с досады.

— Вздор, вздор, — прошептал он и медленно пошел дальше, бормоча на ходу: — Черт знает что такое! Не может быть…

Василий Антонович припомнил свою первую встречу с Мишей Кузьминым — было это недели за две до начала войны; молодой, горячий парень так и рвался на работу. И дернула же его нелегкая уехать тогда на Смоленщину!… Чуть не шесть лет спустя, Кузьмин снова появился в конторе завода и разыскал его. Василий Антонович с первого раза едва узнал парня: он сильно исхудал, осунулся, даже говорил как-то с запинкой, точно разучился родной речи — понятно, несладко жилось у фашистов… Когда Кузьмин рассказал о всех своих мученьях, о том, с каким трудом удалось в конце концов попасть на родину, и в заключение показал комсомольский билет, который, с опасностью для жизни, берег все эти годы, — старику искренне стало жаль парня. Он помог ему устроиться на завод. Первое время, пока шло оформление, Кузьмин жил в квартире Василия Антоновича, в той самой комнате, которую занимал Петруша… И старику казалось порой, особенно вечерами, когда уходил к себе в спальню, а из-за перегородки, в Петрушиной комнате, слышались шаги и шорохи, — что сын рядом с ним, и стоит только позвать, как раздастся в ответ знакомый голос…

И на работе Кузьмин сразу зарекомендовал себя, и уж без всякого участия Василия Антоновича был вы двинут в помощники мастера. Одно только коробило иногда старика: слишком уж вкрадчивый, даже заискивающий тон, с которым Кузьмин всегда обращался к старшим — впрочем, кое-кому это нравилось!

«Может, и зря все это, — думал старик, — а все-таки, как подумаешь, что целых пять лет обрабатывали там парня… Э, да что я! Сказано: ум хорошо, а два — лучше. Поговорю с Петром Савельичем. Наверно, не ушел еще».

И решительно зашагал обратно, к заводу.

…А в это время Кузьмин, повернув выключатель, стоял в нерешительности посреди своей комнаты и прислушивался.

Кто эта поздняя и настойчивая гостья? Откуда она? Кому мог понадобиться он в этом поселке, где у него не было ни одной знакомой девушки?

«А что, если это — Ковалева… та самая», — мелькнула вдруг догадка. Он подошел к окну и сквозь щель в занавесках поглядел вниз — на пустынную улицу и такой

же пустынный палисадник между двумя жилыми корпусами. Никого не видать?

…На лестничной площадке послышались чьи-то легкие, торопливые шаги, и в дверь громко постучали.

4. БЕЛОВОДСКАЯ, 48

От станции, на которой останавливались поезда дальнего следования, до города Орежска было около семи километров. Отсюда каждые четыре часа ходила «передача» — два классных, пригородного типа, вагончика, влекомые бойким маневровым паровозиком серии «ОВ» — овечкой, как называют железнодорожники. На дощатом перроне, подле киоска, где продавались билеты, в ожидании «передачи» уже собралось человек двадцать пассажиров, прибывших с ночным поездом. Одни дремали, сидя на своих корзинах и чемоданах, другие, более нетерпеливые, расхаживали взад и вперед, поглядывая вдаль, откуда над темной кромкой леса уже подымалась розовая полоска зари. Среди последних был молодой человек в синем прорезиненном плаще и с небольшим перевязанным бечевкой портфелем в руке. Его худощавое, нервное лицо, с большими темными глазами и курчавым чубом, выбившимся из-под сдвинутой на затылок фуражки, невольно привлекало внимание. Это было одно из тех лиц, на которых каждое мимолетное впечатление отражается мгновенно, подобно тому, как на зеркальной поверхности тихого, окаймленного кустами ракит пруда даже самый легкий ветерок вызывает легкую рябь. И всякий, поглядев на него хотя бы мельком, безошибочно определил бы сейчас, что человеку этому не терпится попасть в город, и он готов на что угодно, лишь бы ускорить течение времени.

Так оно и было. Прошагав еще раз от одного края платформы до другого, он посмотрел на часы, минуту соображая что-то, потом решительно соскочил с дощатого настила и быстро пошел по путям — к выходной стрелке. Около семафора спустился с насыпи и по чуть приметной среди высоких луговых трав тропинке направился, срезая угол, к лесу, через который, как сообщили ему, шла грунтовая дорога в юрод.

Юрий Стрельцов — так звали юношу — правильно рассчитал, что, идя обычным походным шагом, он будет в городе по крайней мере на полтора часа раньше, чем если бы приехал туда с «передачей», и, следовательно, застанет еще дома тех, кто утром уходит обычно на работу.

Размашисто шагая по обочине грейдера, Юрий думал о том, как удастся выполнить данное ему поручение. Это было первое серьезное, больше того, таинственное дело, с которым столкнулся он за время своей недолгой работы помощником следователя. В его руках был сейчас кончик единственной нити, по которой, может быть, удастся размотать весь клубок…

Порыв ветра налетел откуда-то сзади, затрепал полами плаща, погнал впереди по дороге крупинки песка, соломинки, катышки сухого навоза. Небо заволоклось серыми облаками, заметно похолодало. Юрий прибавил шагу, чего доброго, пойдет дождь — осень нынче выдалась дождливая — надо поскорее добраться до города.

Ровно в семь, — репродуктор на телеграфном столбе только что передал сигналы проверки времени, — Юрий остановился около углового дома, на стене которого была прибита табличка с надписью: «Беловодская». Теперь оставалось только найти на этой улице дом под номером сорок восьмым…

Нужный ему дом Юрий отыскал скоро: это был опрятный одноэтажный домик, с ярко-зелеными, недавно выкрашенными ставнями на окнах; в маленьком палисаднике перед домом Юрий еще издали увидел пожилую женщину в темном ватнике; она подбирала в фартук падалицу с двух грушевых деревьев.