Оборотная сторона героя
Шрифт:
— Как царь я имею право на любую добычу, какую пожелаю. И желаю я твою пленницу-амазонку.
— Желай, — пожал плечами Илья, всем своим видом демонстрируя, что его это нисколько не беспокоит.
— Я знал, что ты откажешься, — хищно осклабился Агамемнон и подал знак.
Полог шатра снова раздвинулся, и два коренастых грека втащили внутрь упирающуюся белокурую амазонку, уже развязанную и в одной тунике. Пенфесилея бросила быстрый взгляд на Ахилла, а потом с яростью уставилась на Агамемнона и что-то злобно процедила сквозь стиснутые зубы.
— Сначала я с ней развлекусь, потом поделюсь со своими солдатами, — злорадно сообщил Агамемнон,
То, что произошло дальше, не ожидали ни Илья, ни Агамемнон. Пока они мерили друг друга горящими взглядами, амазонка исхитрилась вывернуться из рук державших ее стражников и выхватить у одного из них ксифос. Быстрым коротким движением она заколола стоящего рядом с ней грека прежде, чем тот успел что-либо сообразить. На миг Илье показалось, что сейчас воительница бросится на Агамемнона, бросится несмотря на то, что не успеет даже добежать до него — ведь у роскошного диффа царя бдительно караулили преданные стражники…
Пенфесилея тоже это понимала. И приняла единственное приемлемое для нее решение. Гордо вскинула голову, перехватила рукоять короткого меча обеими руками и направила острие себе в грудь.
Раздался резкий вздох, и тело амазонки упало на пол.
Илья сглотнул.
— Агамемнон, сын Атрея! — выкрикнул он. Ян объяснял, что у древних греков назвать человека только по имени было знаком уважения. Так обращались к лишь царям и героям — считалось, что они столь прославлены, что их всякий узнает по одному имени, без уточнения, чей он сын. Всех же остальных называли по собственному имени и имени отца. «Правила почти как у нас с именем — отчеством, только наоборот», — усмехнулся тогда Ян.
Назвать царя по его имени и имени его отца было знаком вопиющего непочтения, и Илья пошёл на это вполне сознательно.
— Агамемнон, сын Атрея, — повторил конквестор, когда стих возмущённый гул. — Мои мирмидоны на этой войне за тебя сражаться больше не станут.
У заснеженных останков Шушморского капища, расположившись на сидении настолько удобно, насколько это позволяли не очень-то соотносящиеся с понятием комфорта внутренности «УАЗика», с айпадом в руках коротал время Ян.
Едва только Илья открыл дверцу и с надеждой заглянул внутрь, конквестор отрицательно покачал головой, предвосхищая вопрос:
— Нет, его не нашли.
— Не понимаю, — покачал головой Илья, забираясь внутрь, — Ведь ОМОН весь район в оцепление взял, да и ребята у Владимира Кондратьевича все толковые — Ахилл просто не мог мимо них проскочить. Не мог! Вот представь себе — вываливается он из прохода, вокруг снег, холод, чужой мир — ну что он будет делать? Долго кружить на месте, пытаясь сообразить, как вернуться обратно. Ну, предположим, потом решит начать куда-нибудь двигаться. Но далеко ли он уйдёт — зимой, в сандалиях и лёгком хитоне? Ясно, что недалеко. ОМОН ведь приличный радиус взял, так? Километров двадцать. Ну не мог Ахилл против них проскочить! Никак не мог!
— Илья, ты меня-то чего убеждаешь? — добродушно перебил Ян, чувствуя, что парень завёлся. — Расскажи лучше, как дела.
— Хреново.
— А что так?
— Действительно, что так, — пробурчал Илья, высвобождаясь из доспехов. — Даже и не знаю, с чего начать. Морда словно не моя — будто зубной сделал обезболивающий укол на всё лицо, и анестезия никак не проходит. Постоянно настороже, опасаюсь попасть впросак, боюсь проколоться на любой мелочи. Битва эта чертова. Терсит со своими воззваниями. Да ещё и амазонка…
— Какая амазонка?
— Ахилловы бравые молодцы захватили одну в плен, порадовать вождя, будь они неладны, хотели. Кажется, предводительница…
— Пенфесилея?
— Точно.
— И что?
— И ничего, — мрачно отозвался Илья и поморщился, вспомнив сцену в шатре, — Агамемнон притащил её к себе как раз тогда, когда мы с ним выясняли отношения. И пока мы обменивались любезностями, она себя заколола.
Ян равнодушно пожал плечами:
— Ну, во-первых, Пенфесилея так и так погибает от руки Ахилла, правда, обычно попозже; впрочем, это особой роли не играет. Во-вторых, знаешь, если исходить из того, что её ждало в плену у Агамемнона, она сделала правильный выбор.
Илья скривился.
— Попытайся для разнообразия сфокусироваться на позитивном, — предложил Ян. — В этой операции ты приобретешь поистине бесценный опыт. Насколько я знаю, никто за всю историю «Бастиона» не замещал столь значительную историческую персону. Про тебя ещё писать будут в наших учебных пособиях для новичков, — с улыбкой закончил он.
Илья не поддержал шутку, но и не стал спорить. Он откинулся на жёсткую спинку неудобного сидения «УАЗика» и глянул в окно, на безжизненный, замёрзший, укутанный снегом лес. Представил себе Ахилла, вывалившегося из прохода на ледяную поляну — в короткой легкой тунике, доспехах и тонких сандалиях на босу ногу. В такой мороз непривычный к холодам грек не то, что до Москвы или Владимира — до ближайшей деревни не дойдет, околеет по пути. Найдут его, закоченевшего, очень нескоро, в лучшем случае по весне; безымянный следователь добавит ещё одного «подснежника» в длинный список неопознанных трупов, что появляются из-под тающего снега в конце марта, предпримет вялые попытки установить личность, и, так ничего и не выяснив, махнет рукой и добавит в статистику следственного комитета еще один «глухарь»…
Пригревшись в тепле, Илья как-то незаметно заснул, и разбудил его Ян уже у подъезда дома.
Старая кирпичная девятиэтажка, долгие годы простоявшая серой от грязных дождей и наплевательского к себе отношения жильцов и муниципальных служб, прошлым летом была выкрашена в весёленький желтый цвет. Тяжелая металлическая дверь подъезда, заляпанная обрывками многочисленных объявлений «Продается», «Сниму» и «Сдам», неохотно пропустила Илью внутрь. Повеяло жареной картошкой, вареной капустой и мусоропроводом. Лифт не работал, лампочку на первом этаже в который раз разбили… И всё равно это была цивилизация!
Принять душ, заварить кофе и уставиться в телевизор — сейчас Илья с нетерпением предвкушал эти незатейливые вещи. Но едва только он поднялся на четвертый этаж, как дверь напротив его квартиры распахнулась, и в проёме показалась соседка Валя.
«Будто у глазка стояла, меня поджидала», — подумал конквестор с досадой. Пригляделся к соседке и решил, что, вполне возможно, так оно и было.
Высокая русоволосая тридцатипятилетняя женщина была красива. Точнее, была бы красива, если бы не измучили так её вечное безденежье, двое непоседливых детей, вот уже четыре года как живущий с ними в двухкомнатной квартире больной свёкор и, самое главное, непутевый муж Славик. Растрепанная, с припухшими глазами, в бесформенном фланелевом халате, Валя молча смотрела на соседа, не замечая явных изменений в его внешнем виде.