Оборотная сторона Луны
Шрифт:
Я видела, как Тесс улыбнулась мне:
– У человека в природе есть такая функция – получать удовольствие. И это тоже первая необходимость. Эта площадка построена относительно недавно, пять лет назад теми же каторжниками, что добывают сейчас золото. Этот проект…
Я перебила ее:
– Теми же каторжниками? У них разве не такой же срок, как у нас – один год по контракту?
– У всех разные сроки, – ответила Тесс. – И я не слишком вдавалась в подробности. Но, кажется, многие проводят здесь по несколько лет своей жизни. Так вот, этот
Она рассказывала что-то об этом проекте, но я не слушала. Раньше я не задавалась вопросом, сколько здесь находятся каторжники. Я приехала сюда на один год. И я могла бы продлить контракт еще на год, если в конце срока работодатель предложит мне это. Но это было огромный промежуток времени. Выдержать его было очень сложно. А сколько тут сидят каторжники? Тюрьма сама по себе является ограничением в пространстве. А тут еще закрытый лунный корпус. За год можно с ума сойти. А за пять лет? По-моему, в этом есть что-то неправильное.
Я твердо решила узнать у Мэриан, сколько здесь находятся каторжники. Ведь наверняка среди них есть свои старожилы и свои новички. Я считала, что именно Мэриан лучше всех ответит мне на этот вопрос.
Когда мы вернулись в корпус, Дэн спросил, не пожалела ли я, что пошла на эту экскурсию.
– Нет. Спасибо, что вытащил меня туда, – сказала я.
– Ты просто трусиха, Эл, – ласково ответил он мне.
– Говорят, что смелый человек – это не тот, который ничего не боится, а который может перебороть свой страх.
– Ну, с учетом этого, ты очень смелый человек. Взять хотя бы то, что согласилась выйти за меня замуж. На это нужно определенное мужество. Если я даже до свадьбы зову тебя на Луну, то представь, что будет после! Юпитер, Сатурн, другая система? И ты полетишь со мной туда?
И хоть на эти далекие планеты люди пока еще не летали, я поддержала его шутку:
– Я буду очень сильно бояться, но я все равно полечу, потому что люблю тебя и хочу быть с тобой.
1 Реголит – смесь тонкой пыли и скалистых обломков, образованных при столкновении метеороидов с лунной поверхностью. Его толщина от долей метра до десятков метров.
Глава 11
У Джилиан тоже был любимчик из каторжного отделения. Она называла его Мой. Она так и говорила про него:
– Посмотрите, что вытворяет Мой. Он опять дерется. Если бы я могла, я сказала бы, что нельзя связываться с плохими мальчиками и нашлепала бы его по заднице.
Но это было не в ее компетенции. Единственное, что она могла – это обдавать его порцией слезоточивого газа.
Из-за этого каторжника у Мэриан и Джилиан часто возникали споры.
– Смотри, что опять делает Мой, – говорила Мэриан, указывая на экран.
– Он не твой, а мой! – начинала спорить Джилиан.
– Я и говорю: «Мой», а ты не веришь!
Это была их любимая шутка.
Однажды я спросила Джилиан, как давно она знает Моего.
– Во-первых, не твоего, а Моего, – поправила она меня. – А во-вторых, он был здесь еще до моего
– Джилиан, сколько тут вообще работают каторжники?
– Каждый по-разному.
– А сколько больше всего?
Я с волнением ожидала ответа. Я боялась, что Джилиан загнет слишком большую цифру.
Ее ответ просто поразил меня:
– Тут есть совершенно разные люди. Это вам не просто поселение, где самые смирные каторжники могут работать на тех же правах, что и свободные граждане. Здесь есть многие очень серьезные преступники. И самый большой срок, который они здесь сидят, – это навечно. Да, да, тут есть какой-то процент из тех, кто осужден пожизненно.
– Но ведь это ужасно!
– Ужасно вообще быть за решеткой. Хоть где: на Земле или на Луне. А у них был выбор: гнить в тюрьмах на Земле или сделать что-то полезное здесь. Они выбрали второе. И я рада за них. Хоть будут знать, что их жизни не прошли даром.
– А ты не знаешь, сколько людей на пожизнненом заключении здесь находятся?
– Понятия не имею. И не советую узнавать. Я вижу, у тебя вообще нездоровый интерес к каторжникам. Тебе надо было приехать сюда не как наблюдателю за системами жизнеобеспечения, а как мне или Мэриан – наблюдать за каторжниками.
– Нет уж, спасибо. Хватит с меня того, что я вижу это рядом с собой.
Разговор оставил после себя осадок. Мне казалось, что Америка злоупотребляет каторжными работами. Я понимаю, есть категория людей, которую нужно изолировать от остального общества. Но привозить их на другую планету, чтобы они пожизненно отбывали тут свой срок – это казалось мне кощунственным. Когда-нибудь они захотят увидеть голубое небо, землю, траву, воду, а все это будет недоступным. Когда человека казнят, ему выполняют последнее желание. А тут они начисто лишены этого права. Нет, это казалось мне несправедливым.
И в который раз я решила поговорить об этом с Дэном.
– Дорогая, я начинаю ревновать, когда ты так часто говоришь о каторжниках, – сказал он. – Ты обо мне думаешь меньше, чем о них.
– Их четыре тысячи человек в восьми отделениях. А ты один, – попробовала я отшутиться.
– Но я ведь тебе дороже, чем любой из этих четырех тысяч.
– Конечно.
– Тогда перестань о них думать. Если бы ты была конгрессменом или депутатом, ты смогла бы выступить в защиту их прав. Но ты всего лишь наблюдатель.
Он был чертовски прав. Я почувствовала свою никчемность. Я всего лишь наблюдатель. Но почему же тогда конгрессмены и депутаты не видят того, что вижу я?
Через несколько дней я случайно столкнулась в коридоре с Арнольдом Расселом, комендантом корпуса. Я бы не заговорила с ним первая. Но женщины тут были напересчет, и он меня запомнил. К тому же, мы часто общались с ним по местному интернету. Ведь я была связующим звеном между Луной и Землей.
– Как вам в нашем корпусе, мисс Гордон? – спросил он.