Оборотная сторона медали

О'Брайан Патрик

Джек вошел в обеденный зал. Привыкнув к старомодному флотскому расписанию, он уже проголодался, но официант сказал:

— Только через полчаса, сэр. Хотите пока что-нибудь выпить в отдельном кабинете?

— Что ж, пинту шерри, но я сяду здесь, у камина, чтобы не потерять ни минуты, когда подадут обед. Я так голоден, что готов и быка съесть. Но сначала закажите мне место в лондонском дилижансе, внутри или снаружи, все равно.

— Места закончились полчаса назад, сэр.

— Тогда в почтовой карете.

— Мы их больше не отправляем, сэр. Но Джейкоб, — он кивнул

на единственного бородатого официанта во всем в христианском мире (по крайней мере, Джек других не встречал), — может сбегать в «Юнион» или «Ройял», посмотреть, нет ли там чего. Он уже ходил для другого джентльмена.

— Да, пожалуйста, пусть так и сделает, — сказал Джек, — и получит полкроны за свои хлопоты.

«С другой стороны, — неспешно размышлял он над первым бокалом шерри, — он не совсем официант. Наверняка он грум, а в обеденном зале помогает время от времени, и значит, должен иметь бороду».

Наконец принесли обед, к которому немедленно явилась целая армия голодных джентльменов. Самый первый, тощий, учёного вида человек в прекрасном чёрном камзоле с золотыми пуговицами, уселся рядом с Джеком, сразу же попросил его передать хлеб и, ничего больше не говоря, принялся уплетать, почти с жадностью, но сохраняя приличия — этакий сдержанный джентльмен, возможно, судебный адвокат с хорошей практикой или что-то в этом роде. С другой стороны стола сидел средних лет коммерсант в надвинутой на лицо широкополой шляпе и внимательно разглядывал Джека — сначала через очки, а потом без них — пока тот приканчивал суп и пудинг с пряностями, с которых начали обед, и наконец он спросил:

— У тебя есть колымага, приятель?

— Простите, сэр, но я даже не знаю, что это, — ответил Джек.

— Ну, приятель, по твоей одежде, лишённой греховной гордыни, я подумал, что ты человек простой.

Джек и правда был одет очень просто — его гражданская одежда сильно пострадала в тропиках, а еще сильнее в трюме — но считал, что она всё же достаточно прилична, чтобы не привлекать внимания.

— Колымага, — продолжил торговец, — это повозка с лошадью, так её простонародье называет.

— Что ж, сэр, — сказал Джек, — у меня пока нет повозки, но, надеюсь, скоро будет.

Однако, едва он успел это произнести, надежда рухнула. Передавая блюдо с пастернаком от Джека к его одетому в чёрное соседу, бородатый официант сказал последнему:

— Сэр, сразу после обеда вас будет ждать почтовый фаэтон, в нашем дворе, прямо за гостиницей. — А потом обратился к Джеку: — Прошу прощения, сэр, но этот был последний. Другого в городе нет.

Не дав ему договорить, сосед квакера, франт, похожий на аукциониста, выкрикнул:

— Это просто чёртов вздор, Джейкоб! Я первый спрашивал насчёт экипажа. Он мой!

— Не думаю, — холодно ответил сосед Джека. — И я уже оплатил первый перегон.

— Вздор, — заявил франтоватый тип. — Говорю вам, он мой. И более того, — обратился он к квакеру, я готов вас подвезти, старый педант. — Он поднялся и поспешно вышел, крича: — Джейкоб, Джейкоб!

Получилось какое-никакое зрелище, и люди уставились, но по мере того как едоки удовлетворяли голод,

а трактирщик уверенно резал мясо, посылая на стол все больше говядины, баранины и жареной свинины с хрустящей корочкой, вернулось спокойствие и более связные, рациональные мысли. Мало кто ценил остроумие в себе или других больше чем Джек Обри, и он прокручивал в уме пастернак, масло и мягкие слова в надежде выдать нечто блистательное, когда сосед снова обратился к нему снова:

— Прошу прощения, что разочаровал вас с экипажем, но если вы согласитесь разделить мой, то добро пожаловать. Я направляюсь в Лондон. Не передадите ли мне масло?

— Вы очень любезны, сэр, — сказал Джек. — Я буду очень вам признателен, мне обязательно надо попасть в Лондон сегодня. Позвольте налить вам вина.

Они постепенно разговорились, не касаясь никаких серьезных тем — в основном, о погоде, большой вероятности дождя позже к вечеру, о том, что морской воздух возбуждает аппетит и разнице между настоящей дуврской камбалой и ерундой из Северного моря — приятная, безобидная, дружеская беседа.

Тем не менее, она разозлила человека в очках — он бросал через стол негодующие взгляды, а когда подали сыр, вскочил, опрокинув стул, и демонстративно удалился, присоединившись к франту у двери.

— Боюсь, мы рассердили квакера, — заметил Джек.

— Думаю, он совсем не квакер, — сказал Чёрный Плащ после небольшой паузы, за время которой некоторые их соседи по столу успели удалиться. — Я знаю многих почтенных «Друзей» ^[10] в Гёрни и Харвуде. Они очень дружелюбны и ведут себя как разумные существа, а не как персонажи на провинциальной сцене. А эти их особенности в языке и одежде — мне известно, что они уже изжили себя. Квакеры отказались от них лет пятьдесят назад, а то и больше.

— Но зачем ему выдавать себя за квакера? — спросил Джек.

— В самом деле, зачем? Возможно, чтобы извлечь выгоду из репутации квакеров как честных и порядочных людей. Но сердце человека постичь невозможно, — с улыбкой ответил Чёрный Плащ, подбирая кожаный портфель, который прислонил к своему креслу, — и может, его ведёт некая незаконная любовная интрига или он бежит от кредиторов. А теперь, сэр, прошу меня извинить. Я должен забрать свой саквояж.

— А вы не желаете остаться на кофе? — окликнул его Джек, заказавший кофейник.

— Увы, не могу, — ответил Чёрный Плащ. — Кофе мне вреден. Но прошу вас, не торопитесь. Мой желудок уже слегка растревожен, и я вынужден удалиться на некоторое время, большее, чем понадобится для того, чтобы выпить два или даже три кофейника. Давайте встретимся возле экипажа, скажем, через четверть часа. Он будет в пустом дворе позади кухни, где в «Корабле» обычно держат собственные экипажи.

Спустя четырнадцать минут Джек Обри вышел во двор с саквояжем в руках. Ещё до того, как завернуть за угол, он услышал странные крики — какой-то шумный спор, а подойдя к воротам, увидел квакера и франта, схватившихся с его новым знакомым, и маленького форейтора, который вцепился в головы лошадям, подлетал после каждого удара и вопил изо всех своих слабых сил.