Оборотная сторона медали
Шрифт:
Однако наступала темнота, и вместе с частыми порывами ветра спускалась непроглядная ночь. Он стоял у ограждения, не сводя глаз с корабля впереди, напряжённый, как никогда. За кормой "Спартана" в свете кормового окна белел пенный след, а с зюйд-зюйд-веста приближалась низкая тёмная туча. Пять минут. Они сбросили последние две пушки. Ещё десять минут стремительного бега — и до добычи осталось бы не больше четверти мили. Но темнота наступала. "Спартан" таял, растворялся в ней, и вдруг погасил все огни и совсем пропал. Ещё минуту был виден его след, а потом исчез. Его поглотил дождь.
— Они приводятся к ветру! —
— Ну, сейчас я его поймаю, — произнес Джек.
Но шквал уходил, видимость улучшалась, и теперь из темноты появился огромный корабль — трёхпалубник с адмиральским топовым огнем, а за ним ещё корабли. Когда трёхпалубник выстрелил, послав ядро наперерез "Сюрпризу", Джек осознал, что очутился посреди флота Канала, а "Спартан" успел под завесой шквала незаметно проскользнуть мимо них в сторону Бреста. Джек рыскнул к ветру, спустил марсели, поднял опознавательный сигнал, свой номер и сообщение "враг в направлении ост-норд-ост".
Трёхпалубник, продолжая сближение, ответил "капитану с докладом на борт флагмана".
Джек прочёл сигнал прежде, чем ему о нём доложили. Он смотрел в серый сумрак, куда уходил "Спартан", на вздымающееся море между ним и флагманом — полмили гребней штормовых волн. Обри поймал потрясённый и расстроенный взгляд Моуэта и уже открыл рот, но глубоко въевшаяся дисциплина не позволила ему высказаться.
— Ваш баркас, сэр? — спросил Моуэт.
— Нет, синий катер. Он устойчивее. Он доплывет.
Глава четвертая
«Милая, — писал Джек Обри своей жене из гостиницы «Корона», — последние прощания окончены, и сюрпризовцы больше не экипаж корабля, а лишь две-три группки беспорядочно разбросанных отдыхающих на берегу моряков. Слышно только, как баковые, самые пожилые и трезвые матросы корабля, устраивают такие гулянки, что крики слышны за три улицы, а остальные уже и лыка не вяжут. Как ты можешь себе представить, прощаться со старыми товарищами болезненно, и я бы совсем упал духом, если бы не мысль о скорой встрече с тобой и детьми.
Однако не такая скорая, как мне бы хотелось. Пока мы стояли здесь на единственном якоре, ожидая своей очереди и прилива, на нас под грудой парусов вывалился лиссабонский пакетбот — в характерной для всех пакетботов манере «нельзя терять ни минуты» — и вместо того, чтобы пройти у нас по корме, просто влетел в нее. Мы, конечно же, завопили в голос и постарались оттолкнуть его банниками и всем, что попадалось под руку, но даже с учетом этого пакетбот нанес такие повреждения, что я до сих пор их устраняю. У меня даже не нашлось времени рассказать тебе о встрече с адмиралом.
Я поднялся к нему на борт после самого неприятного плавания в шлюпке из всех, что у меня были. Не поинтересовавшись как дела или не желаю ли я переодеться или хотя бы вытереть лицо, адмирал назвал меня сумасшедшим наглецом, врывающимся в самую гущу флота на бешеной скорости и поставленными лиселями. Почему я не приветствовал флаг? Не видел? И трёхпалубник не заметил, да неужели? На
Потом он продолжил «Полагаю, этот ваш так называемый приватир — какое-нибудь дрянное торговое суденышко. Вы, молодёжь, всегда таскаетесь за торговцами, стоит вам получить командование. Призовые деньги. Я это много раз видел. А флот остался без фрегатов. Однако, раз уж вы здесь, вам следует с пользой послужить нашему королю и отечеству».
Я, конечно, был польщён тем, что меня отнесли к «молодёжи», однако гораздо меньше мне понравилось, что, оказывается, приносить пользу я должен, ведя в атаку брандеры в гавани Бейнвилль, которую я, так уж вышло, на редкость хорошо знаю.
Брандеры я не люблю: план показался мне недоработанным, береговую артиллерию и сильное приливное течение почти никто толком не принимал в расчет, к тому же вероятность, что экипажи брандеров спасутся — ничтожна. Экипаж брандера пощады может не ждать: одних сразу прикончат, других поставят к стенке и расстреляют чуть позже — именно поэтому брандеры всегда укомплектовываются добровольцами. Я уверен, что все сюрпризовцы вызвались бы добровольно, но мне претила мысль, что их захватят в плен, примерно так же меня обрадовал тот факт, что если мне дадут командование в этом деле, то значит, обойдут нескольких пост-капитанов выше меня по старшинству в капитанском списке.
На совете по этой теме прошлись неоднократно и с особым рвением, отметив, что лорд Кейт постоянно дает мне самостоятельное командование в Средиземном море, всего несколько месяцев назад меня отправили в крейсерство, за которое многие капитаны фрегатов зуб отдали бы, и оно несомненно принесло мне кучу денег (как бы я хотел, чтобы это оказалось правдой). Да, я провел на берегу меньше времени, чем большинство других капитанов, и мало кому так везло, но я удивился, сколько зависти это вызывает. Я даже не представлял, что у меня на флоте столько врагов, или как минимум недоброжелателей.
Однако всю затею отвергли, и «польза» от меня свелась к сопровождению сестры адмирала в Фалмут. Врач прописал ей морской воздух от одышки, но, как заметил Стивен, плавание практически вылечило ее от всех болезней из «Домашнего лечебника Бухана», и вовсе лишив дыхания: бедняжка маялась морской болезнью всю дорогу, осунулась и пожелтела.
Сегодня утром Стивен уехал в город, выбрав такую почтовую карету, чтобы можно было высадить преподобного Мартина в стороне от основной дороги. Жаль, что не могу сообщить о нем ничего радостного. Выглядит Стивен мрачным и несчастным. Сначала я думал, что у него проблемы с деньгами, но это совсем не так, наш призовой агент суетился, как пчелка, добиваясь судебного решения и оплаты наших призов. К тому же Стивен заверил меня, что получил наследство от умершего крестного; вряд ли там что-то из ряда вон выходящее, но Стивен всегда довольствовался малым. Боюсь, он скорбит о старике, но, как мне кажется, гораздо сильнее наш доктор беспокоится о Диане. Никогда не видел его таким отрешенным».