Оборотная сторона полуночи
Шрифт:
– Вашингтон – город маленький. В сущности, его и городом-то назвать нельзя. Это просто захолустная деревня. Здесь вы и шагу не ступите без того, чтобы через пять минут об этом не стало известно всем.
– Я все еще не...
– Издатель газеты «Вашингтон пост» позвонил мне через две минуты после того, как вы появились там, и спросил, зачем моей секретарше понадобились исчерпывающие сведения о моей персоне.
Кэтрин была поражена и не знала, что сказать.
– Ну как, вы узнали все сплетни обо мне, которые вас интересовали?
Она вдруг почувствовала, что ее смущение перерастает в гнев.
– Я вовсе не шпионила за
Фрэзер по-прежнему недовольно смотрел на нее.
Кэтрин с ненавистью во взгляде, пытаясь не расплакаться, продолжала:
– Вам больше не придется об этом беспокоиться, господин Фрэзер. Я увольняюсь.
Она повернулась и направилась к выходу.
– Сядьте, – приказал ей Фрэзер, и голос его подействовал на нее как удар кнута.
Потрясенная Кэтрин остановилась и оглянулась.
– Не выношу примадонн.
Она взглянула на него.
– Я не...
– Ну ладно, извините. Теперь присядьте, пожалуйста.
Он взял со стола свою трубку и закурил ее.
Кэтрин стояла перед ним, не зная, что делать. Ее так унизили.
– Не думаю, что у нас с вами что-нибудь получится, – начала она. – Я...
Фрэзер сделал затяжку и выбросил погасшую спичку.
– Конечно, получится, Кэтрин, – урезонивал он ее. – Вы не можете сейчас уволиться. Посмотрите-ка, скольких трудов мне стоит дисциплинировать новенькую девушку.
Кэтрин посмотрела на него и заметила веселые искорки в его светло-голубых глазах. Он улыбнулся, и Кэтрин тоже невольно изобразила на лице подобие улыбки. Он погрузился в кресло.
– Так-то лучше. Вам кто-нибудь говорил, что вы слишком чувствительны?
– Наверное. Извините меня.
Фрэзер откинулся на спинку кресла.
– А может, это я сверхчувствителен? «Один из самых выгодных холостяков Америки». Для меня это клеймо как заноза в жопе!
Кэтрин стало неприятно, что он так выразился. «Но что мне больше всего не понравилось? – подумала Кэтрин. – Слово „жопа“ или слово „холостяк“?»
Возможно, Фрэзер и прав. Пожалуй, она заинтересовалась им не так уж бескорыстно, как думала. Вероятно, где-то там, в глубинах подсознания...
– ...быть объектом преследования любой безмозглой незамужней бабы, – продолжал Фрэзер. – Вы мне просто не поверите, если я расскажу вам, как нахраписты бывают женщины.
А она? Попробуй нашу кассиршу! Кэтрин покраснела, вспомнив об этом.
– От них, чего доброго, и педерастом станешь, – тяжело вздохнув, заметил Фрэзер. – Поскольку сегодня у нас что-то вроде месячника сбора сведений друг о друге, расскажите-ка мне о себе. У вас есть кавалеры?
– Нет, – ответила она. – В том смысле, что у меня нет постоянного кавалера, – поспешила добавить Кэтрин.
Он насмешливо взглянул на нее.
– Где вы живете?
– Снимаю квартиру вместе с подругой. Мы с ней учились в университете.
– В Северо-Западном университете?
Кэтрин удивилась, но тут же сообразила, что он, по-видимому, прочитал анкету, которую она заполняла для отдела кадров.
– Да, сэр.
– Я собираюсь рассказать вам кое-что о себе, чего нет в досье справочного отдела газеты «Вашингтон пост». С таким сукиным сыном, как я, чертовски трудно работать. Я справедлив, но взыскателен. Оба мы неуживчивы. Как вы думаете, у вас получится?
– Я постараюсь, – ответила Кэтрин.
– Прекрасно. Салли расскажет вам, как здесь строится работа. Самое главное, вы должны запомнить, что я постоянно пью кофе. Одну чашку за другой. Я люблю горячий черный кофе.
– Я запомню.
Она встала и направилась к выходу.
– И еще, Кэтрин...
– Да, господин Фрэзер.
– Когда вы придете домой, попробуйте встать перед зеркалом и слегка поматериться. Если вы будете дергаться от каждого моего нецензурного слова, я полезу на стену.
Ну вот, опять он ее «приложил». Теперь она чувствует себя ребенком.
– Хорошо, господин Фрэзер, – произнесла Кэтрин ледяным тоном и пулей вылетела из конторы, едва не хлопнув за собой дверью.
Встреча произошла совсем не так, как она предполагала. Уильям Фрэзер больше не нравился Кэтрин. Она считала его самодовольным, властным и спесивым мужланом. Неудивительно, что жена развелась с ним. Что же, Кэтрин Александер получила должность и приступит к работе, но сразу же начнет искать себе другое место, где начальником будет нормальный человек, а не этот заносчивый деспот.
Когда Кэтрин закрыла за собой дверь, Фрэзер откинулся на спинку кресла, и на губах у него появилась легкая улыбка. Неужели и сегодня встречаются такие пронзительно молодые, болезненно честные и беззаветно преданные делу девушки? С горящими глазами и дрожащими губами Кэтрин была столь беспомощна в своем гневе, что Фрэзеру захотелось обнять и защитить ее. К сожалению, от него самого, подумал он с нескрываемой грустью. В Кэтрин ему виделось что-то старомодное и светлое, чего он давно не встречал в девушках. Она красива и сообразительна. У нее своеобразный ум. Из нее выйдет самая лучшая из всех проклятых секретарш, которые когда-либо работали у него. В глубине души Фрэзер чувствовал, что Кэтрин станет для него чем-то гораздо большим, чем простая секретарша. Пока он не был уверен, чем именно. Фрэзер столько обжигался на женщинах, что стоило какой-нибудь из них затронуть его чувства, как у него тут же привычно срабатывала некая автоматическая система предупреждения. Однако теперь женщины очень редко волновали его. У Фрэзера догорела трубка. Он набил ее снова и закурил, а улыбка так и не сходила с его лица. Чуть позже он вызвал Кэтрин для диктовки. Она была вежлива, но холодна. Кэтрин все ждала, что Фрэзер опять пройдется по ее адресу, и тогда она покажет ему, как равнодушно к нему относится. Но Фрэзер не обращал на нее внимания и полностью погрузился в работу. Кэтрин думала, что он начисто забыл об утреннем происшествии, и удивлялась, как черствы иногда бывают мужчины.
Вопреки своему первоначальному мнению она нашла эту новую работу увлекательной. Постоянно звонил телефон, и имена абонентов заставляли Кэтрин волноваться. Только в течение первой недели дважды на проводе был вице-президент США, не говоря уже о звонках пяти-шести сенаторов, государственного секретаря и известной актрисы, которая приехала в Вашингтон рекламировать свой последний фильм. Наконец, важнейшим событием недели явился для Кэтрин телефонный звонок президента Рузвельта. Она так разнервничалась, что уронила трубку, когда разговаривала с его секретаршей.