Оборотни Индии
Шрифт:
— Садись! — услышал я тихий и нежный голос. — Я хочу кое о чем попросить тебя.
Я повиновался и сел на край ковра, на должном расстоянии от занавески, как подобает человеку, знающему приличия.
— Наверное, ты можешь подумать обо мне, что я веду себя слишком смело, не так, как полагается скромной женщине, — продолжила она, — однако прошу, выслушай меня. Я бедная вдова, и мне предстоит дальний путь, в котором меня некому будет защищать. Скажи, куда ты едешь?
— В Нагпур, — ответил я. — Я прибыл в это жалкое местечко из Джабалпура и завтра утром собираюсь тронуться дальше.
— И я приехала оттуда, и тоже направляюсь в Нагпур. Воистину, судьба будет добра ко мне, если ты позволишь мне присоединиться к твоему каравану.
— Странно, — заметил
— Я ведь ехала со своими людьми на один переход за вами. Я узнала о вас и поспешила опередить вас по соседней, более короткой дороге, чтобы прибыть сюда заранее и просить тебя о помощи.
— Конечно, дальше мы поедем вместе, если ты того желаешь, — согласился я. — Я буду счастлив оградить тебя от всяческих напастей, которые могут встретиться на пути. Сделаем так: завтра утром я пришлю своего человека разбудить тебя, и поверь мне, что без тебя я не тронусь с места. Я, Амир Али, обещаю тебе это.
Она горячо поблагодарила меня, и в этот момент занавесь, разделявшая нас, внезапно упала — не знаю, случайно или нет, — и я замер на месте, как громом пораженный. В жизни своей мне не приходилось видеть такой прекрасной женщины, перед красотой которой поблекли бы прелести всех небесных гурий. Я не могу описать ее красоты! Скажу только, что мне показалось, будто весь шатер озарился божественным светом, который можно увидеть лишь в раю. Потрясенный, я хрипло прошептал слова прощания, ибо от восторга язык присох к моей гортани, и стремглав вышел, нет — выбежал из шатра, ослепленный ее бесподобными глазами.
«Аллах, Аллах!» — шептал я, быстро, почти бегом, двигаясь к лагерю. Я чувствовал себя совершенно беспомощным, все мое существо подсказывало мне немедленно уйти из этого места, где шайтан расставил мне сети, однако соблазн был слишком велик! Я был уверен, что меня ждет беда, если я позволю себе попасть под чары этой женщины, однако она уже овладела моей душой.
Собравшись, наконец, с духом и успокоившись, я решил, а точнее, сам уговорил себя, что ничего страшного не произойдет. Да, я провожу ее до Нагпура, ну и что с того? В Нагпуре мы расстанемся, и больше я никогда ее не увижу!
Вернувшись в лагерь, я решил избежать насмешек и дурацких шуток своих приятелей и на их расспросы о хозяине шатра ответил со смехом, что в нем живут всего лишь девушки-танцовщицы, отправившиеся в Нагпур. Это сразу угомонило интерес моих друзей и положило конец их надеждам на богатую добычу, ибо Кали запрещает нам убивать танцовщиц.
Каково же было их удивление, когда следующим утром Шуфрун — а именно так звали нашу новую попутчицу — присоединилась к нашему отряду со своими людьми. На меня тут же обрушился поток острот и шуточек, вроде того, что я, дескать, здорово придумал, решив обзавестись на дорожку прекрасной незнакомкой, в то время как им, моим лучшим друзьям, остается теперь только облизываться, и прочее в том же духе. Я решительно заявил, что она меня совершенно не интересует, однако это вызвало такой взрыв хохота, что я разозлился не на шутку.
— Послушайте-ка вы, полу почтеннейшие! — сердито сказал я. — Да будет известно вашим завистливым пустопорожиям, что она сама набилась мне в попутчицы, хотя я этого вовсе не желал, понятно вам?! Мне все равно, кто она такая, но раз я обещал ей помочь, то помогу, и не вздумайте начать уговаривать меня отправить ее к Кали!
— Брось! — сказал Моти. — Не сердись! Уж и пошутить с тобой нельзя. Мы твои друзья и помним, что давали клятву подчиняться тебе, а раз так, то ни один волосок не упадет с ее головы. Можешь взять с собой сколько хочешь женщин — мы не против, только не гневайся больше на нас.
Итак, мы отправились в путь. Несколько раз я не смог побороть искушения и догонял на своем благородном скакуне паланкин, в котором ехала Шуфрун, и был наконец вознагражден, когда она отдернула немного полог и улыбнулась мне.
Днем, когда мы остановились на привал, ко мне вновь пришла девушка-рабыня и пригласила к своей госпоже, в ее палатку. Мы долго сидели в молчании, и я ждал с великим нетерпением, когда услышу ее голос и снова увижу прекрасное лицо.
Наконец Шуфрун заговорила, но обратилась она не ко мне, а к рабыне.
— Ступай, Фазиль! — сказала она. — Подожди где-нибудь подальше от палатки, ибо я должна рассказать нашему другу то, что тебе не надо слышать.
Рабыня ушла, а Шуфрун вновь погрузилась в томительное молчание.
— Амир Али! — сказал она наконец. — Я не знаю, как мне оправдаться перед Богом за то, что я, несчастная женщина, вопреки всем правилам приличия и скромности, открыла тебе свое лицо. Впрочем, раз я уже переступила эту грань, то позволь мне и дальше довериться тебе. Я вдова одного раджи, владения которого находятся неподалеку от Агры. Недавно он скончался в Нагпуре, возвращаясь из Хайдарабада, где он гостил у своего брата. Я осталась одна в Нагпуре и отправила гонца домой сообщить о его смерти. Вскоре гонец вернулся и сообщил мне, что я стала единственной хозяйкой всего огромного поместья, ибо других наследников у моего мужа не нашлось. Кроме того, мои родственники, ничем не уступающие моему супругу в знатности и богатстве, забрали его поместье в свое управление до моего приезда и прислали мне письмо, прося меня скорее вернуться назад и после окончания траура выйти замуж за какого-нибудь достойного человека, с тем чтобы со временем мои дети унаследовали все богатство. Я немедленно отправилась домой, и — ах! Амир Али! — как же мне сказать тебе остальное? Меня мучает стыд, и я не могу произнести слова, которые бередят и мучают мою душу.
— Говори, моя госпожа! — воскликнул я. — Говори, я сгораю от нетерпения, ибо ты пробудила мое любопытство так, что я должен теперь узнать все до конца!
— Я скажу тебе, хотя, поверь, мне очень стыдно! Моя рабыня, которая видела тебя, рассказала мне, что в жизни своей не встречала еще такого благородного господина, и так расписала твою красоту и достоинство твоих манер, что я исполнилась желанием увидеть тебя. Я прожила несколько лет со своим старым мужем, который был совершенно равнодушен ко мне, но и ревнив одновременно и никогда не дозволял мне общаться ни с кем, кроме моей рабыни. Я, однако, все это время не переставала мечтать о любви и прекрасном мужчине, которого пошлет мне наконец судьба после смерти моего дряхлого господина. Услышав о тебе от рабыни, я долго и мучительно колебалась между страстным желанием видеть тебя и чувством стыда и женского достоинства, которое, наверное, в конце концов одержало бы верх над моим безрассудством. Ты, однако, пришел в лавку табачника, и моя рабыня сказала, что ты здесь. Я не удержалась и посмотрела на тебя, отдернув полог шатра! Ты поразил меня в самое сердце! Когда ты ушел, я пала ниц и разразилась горьким плачем безнадежной любви. Я так плакала, что моя рабыня, опасаясь, как бы я не сошла с ума от горя, отправилась за тобой. Когда ты вошел в шатер, я хотела броситься к твоим ногам, но овладела собой и, поговорив немного с тобой, попросила уйти, хотя более всего желала, чтобы ты остался со мной навсегда! Я сказала своим людям, что мне надо вернуться в Нагпур, где я забыла-де сделать кое-какие дела и… Амир Али! — воскликнула она, внезапно сбросив с лица чадру и заключив меня в страстные объятья. — Амир Али! Я люблю тебя! Душа моя сгорает по тебе! Я стану навсегда твоей рабыней и последую за тобой хоть в ад! Я твоя и умру без тебя! И зачем только я увидела тебя!
И куда только подевалось мое благоразумие! Я забыл обо всем — о доме, о жене, о ребенке, я даже на мгновение не вспомнил о них, проведя весь остаток дня в объятьях Шуфрун и говоря с ней о нашей любви. Она предложила мне бежать вместе с ней куда-нибудь, где мы могли бы остаться до конца наших дней вместе, не зная нужды и печали. «Я ведь теперь очень богата, Амир Али, — говорила она, — и смогу позаботиться о нас обоих. Подумай только — ты совсем молод и тебе еще долго пробивать себе дорогу в жизни, в то время как я предлагаю тебе все, что у меня есть, и клянусь быть твоей рабыней до гроба. Не оставляй меня, если не хочешь, чтобы я умерла от неразделенной любви. Ты ведь не бросишь меня, душа моя?»