Оборотни особого назначения
Шрифт:
Тьфу, в любом случае, гормоны со зверюгой у нас общие. Так что делать-то?! Делать-то что?! Он же шарахается и отползает... чего? Ловить и трахать, говоришь... Хм. Хм.
Карл:
Чёрная дыра мне навстречу! Я не сразу понял, что не так. После того, как скунс всё обгадил, я зажимал нос, плевался на вонь и о запахах особо не думал. В сельве смог продышаться, лес как-никак, природа... Тут-то и почуял, как один вдох - и крышу сносит. Запах, тот самый, самый прекрасный во вселенной.
Сначала я на одних инстинктах потянулся к Точке.
Сбил-таки. Я, наконец, вспомнил, что у меня где-то там в черепной коробке мозги есть, и ими иногда надо пользоваться. Вот куда я губы раскатал?! У Точки семья. У меня - Шея. Но дело даже не в этом. У меня были брат и друг - я их привёл ад, я их подставил с побегом, казнь - от и до из-за меня, я не смог защитить Лукаса от сколопендры. Даже парнишку, которого на дне взял под крыло, не уберёг.
Я, наверное, проклят. Может, это и иначе называется. Но те, кто мне мне дорог, погибают из-за меня. Я несу несчастья и смерть.
И я ни за что не желаю подобной участи Точке. А значит, единственный способ обезопасить её - держаться подальше.
Я мысленно хорошенько залепил подзатыльник медоеду, совершенно не понимающему, почему нельзя, когда самка так соблазнительно зовёт. Фигу ему! И ей.
Надо как-то придумать, что делать, потому что с каждой секундой сдерживаться всё труднее и труднее. Тьфу, пропасть! Я объявил привал, в приказном порядке оставил Точку со скунсом. Пусть что-нибудь на своей сковороде сварганит...
А сам рванул прочь! Пересижу. Не может же у неё течка вечность продолжаться? В караване не пахла... Сколько, кстати, ждать? И как мне, пустотник меня возьми, “сидеть подальше” и одновременно глаз не спускать с этой компании малолеток - девчонки и белки?! Ладно Точка, она медоедка, у нее шансы больше, но это СЕЛЬВА! Тут без опыта и навыка даже бронированный носорог не выживет!
Ладно, где наша не пропадала. Пока сидит жарит чего-то на своей сковородке - можно отбежать и залечь в кустах, отдышаться.
Я не учел только одного. Медоед живет не только в моей голове, в Точкиной обосновалась такая же живучая, упёртая и своевольная тварь. И эта мохнатая задница, пустотника мне в шлюзу, тоже учуяла моего зверя!
И если белк служил хоть и хреновым, но всё же сдерживающим фактором, то своим уходом я сам себя в ловушку загнал! Только поудобнее устроился на груде листьев и приготовился медитировать на самоконтроль, раздался шорох. И еще один... и...
Точка вышла из-за дерева и с каким-то лихорадочно-нездоровым любопытством уставилась на меня. Голову к плечу склонила, и стоит... дышит! Сиськами, пустотника мне в дюзу-у! Я что, железный?! Да без всякого медоеда, мать его перемать через шлюз в три конца с оборотом!!!
Но я же упёртый, да? Мужик решил - мужик сделал.
– Нет!
– рявкнул я на Точку, хотя девочка ни в чём не виновата.
– Не-ет?
– томно протянула она, так выгибая бровь и вздыхая, что я аж задохнулся. И жарко стало. Невозможно жарко! И медоед дурного носителя изнутри когтями рвёт. И голосит, гад, на весь мозг, что это самка! САМКА! ЕГО ВИДА! Течная, мать мою в пустоту на три парсека...
– Нет!
– Ладно, - Точка согласилась подозрительно легко.
С чего бы? Заподозрил, что не просто так, я не зря.
– Тогда подерёмся!
Радостно так заявила! И на меня прыгнула.
Точка:
Где-то в кроне весело насвистывал свою брачную песню невидимый птичий самец. Я пошевелила ушами и лениво перекатилась на спину. Потом подумала немного и обернулась. Но осталась при этом лежать на груде теплых мягких листьев, которую мы с Карлом сгребли в процессе... мммм... драки.
Положив подбородок на мохнатую спину медоеда, я запустила обе руки ему в шерсть и начала почесывать, отчего здоровенный зверюга - он оказался чуть ли не в полтора раза больше моей медоедочки, заурчал, как трактор, и перекатился на спину, подставляя для почесывания мягкое пузо.
Вот, другое дело. А то “нет” да “нет”.
Впрочем, подрались мы тоже здорово, я его даже пару раз укусила за куда достала. Один раз, кажется, за задницу, причем за человеческую и человеческими же зубами. А нефиг было пытаться внушить мне, что я развратная девица, и уползти в кусты!
Я и без него в курсе про развратную девицу. Очень... очень развратную. Прям даже не ожидала от себя такого. И медоедка тут не при чем - начали развратничать мы еще человеками. Ну и увлеклись маленько... примерно до утра. А на рассвете своего потребовала мохнорылая, обернулась, выгнула хвост замысловатым пистолетом и так посмотрела куда-то внутрь сущности нашего с ней общего кавалера, что он обернулся медоедом практически в прыжке.
Ну и приземлился, куда надо.
– А не пора ли нам пора?
– лениво поинтересовалась я, сладко зевая и дергая своего медоеда за усы.
– Что, опять?!
– изумился Карл, тоже превращаясь, и оказалось, что я лежу подбородком на его голой груди. Мужчина легко приподнял меня и переложил иначе, всю меня на всего себя.
– Не опять, а снова, - я сладко потянулась и глянула на него из-под ресниц.
– А еще я есть хочу.
Карл тяжело вздохнул, поднялся, привычно поскрёб затылок и вдруг фыркнул:
– Слушай, пока мы тут, там твоего белка не сожрали?
– Сожрут его, как же!
– фыркнула я, кивая ему куда-то за спину.
– Эй, Леопольд, выходи! Выходи, подлый скунс! Я тебе за подглядывание хвост надеру!
Интересно, а этому конкретному скунсу кто-то рассказал, что он весьма относительная белочка, и в природе по деревьям не лазает? По ходу нет. Вон, сидит, жопа полосатая, на ветке у дупла, и цвиркает то ли недовольно, то ли радостно.
Но успокоившись за белка, я вдруг озаботилась другим: