Оборотни
Шрифт:
— Готова поспорить, что он остался доволен.
— Немного. В течение недели отказывался со мной говорить. Тогда я купил ему бутылку виски, и он простил меня. Он был неплохой мужик. Единственный из опекунов.
— А где же были ваши родители?
— Уехали, — соврал он. — Большую часть времени жили за границей.
Она почувствовала его нежелание говорить о родителях, ощутила, что он весь напрягся. Потом взял стакан и немного выпил. Она переменила тему:
— Сколько же экзаменов вам удалось выдержать?
— Их нельзя выдержать, если не сдавать вовсе.
— Никаких?
— Никогда не сидел на экзамене. Теперь я называю это достижением. — Он усмехнулся. — Но это не совсем точно.
— Что именно?
— Что я не сдал ни одного экзамена. Я получил удостоверение за плавание.
— Что это?
— Удостоверение, что я проплыл дистанцию. Правда, и здесь я пошел на обман. Под конец я почувствовал дно и прошелся по мелкому месту.
Оба они рассмеялись, а официант появился с первым блюдом.
— Так в этом и был секрет вашей жизни? Тогда. А как теперь?
— А! Есть такие вещи, которые лучше запрятать поглубже.
— Почему же? Что делает людей такими… замкнутыми… что они не могут поделиться с другими? — Она думала о Питере и о том, что он никогда не мог признаться в своих изменах, даже тогда, когда она выводила его на чистую воду.
— Не спрашивайте, не знаю. Возможно, мы просто нуждаемся в собственном пространстве, куда никто другой не должен забираться.
За его спиной начал играть джаз-оркестр. Вот такой и должна быть жизнь: сидеть в этом залитом солнцем дворике, пока не наступит ночь, не покроет все тенью и не снимет последнюю завесу с Города Греха.
Они на десять минут опоздали к Фрэнки, но он их ожидал.
— Есть указания? — спросила Билли, усаживаясь на заднее сиденье. Эдем сел рядом.
— Нет. Такер хотел убедиться, что вы вернетесь к одиннадцати.
— Таким образом, у вас есть три часа на чистилище, — сказал Эдем. — Что же вы хотите делать?
— Уже говорила. Возбуждаться, — ответила она.
— Есть идеи? — Эдем повернулся к Фрэнки.
— В этом-то городе? Ха! Не знаю, ребята, что для вас выбрать. У нас есть джаз-клубы, борьба обнаженных мужчин и женщин. Есть сексуальные зрелища, в которых вы сами можете принять участие. Не хотите ли стать звездой, а?
— Нет, спасибо, — сказала Билли.
— А как насчет картишек? Любые карты, какие вы пожелаете. И при любых ставках. И не только на деньги. Можно прокрутить рулетку на женщину или на мужчину. Все, что пожелаете. Не хотите ли поиграть, англичанин?
— Только не сегодня. Что у вас еще на примете?
— Вы привередливы, однако.
— В этом городе должно быть что-то действительно оригинальное. Такое, чего нигде больше не встретишь.
— Вы здесь слишком мало, чтобы такое вам понравилось.
— Что именно?
— Обряд.
— Чего?
— Вуду.
Эдем усмехнулся. Да, это действительно что-то своеобразное.
— Большинство таких обрядов проводится в полной темноте. Я имею в виду настоящие обряды, а не розыгрыши для туристов.
— Подойдет? — спросил Эдем у Билли.
— А почему бы и нет? Если только нам удастся вернуться к одиннадцати.
— О’кей, Фрэнки. Посмотрим, на что вы способны.
Белый «кадиллак» сорвался с места и полетел по Кэнел-стрит на север, а потом свернул на Бургунди-стрит.
Эдем с любопытством наблюдал за толпой на улицах. Она заметно изменилась по своему составу. Прежде всего, уменьшилось количество детей. К приманкам плотской стороны жизни косяками спешили их родители.
Клоун с воздушными шариками раздавал теперь рекламные листки с приглашением посетить клуб Криса Оуэна на Бурбон-стрит, 500, последнее в квартале традиционное шоу с участием только одной женщины. Не видно было ни жирного гитариста, ни исполнителя баллад Кристофферсона, зато появился парнишка не более шестнадцати лет и ростом около пяти футов в карнавальном, белого цвета одеянии ангела. Он предлагал одиноким пожилым мужчинам пройти на стриптиз. Это был один из многих сводников и зазывал, которые обслуживали зрелище раздевания.
Эротические секс-лавки вели бойкую торговлю. Билли указала на исполненное золотой краской изображение мужского члена, двадцати дюймов в длину и шести дюймов в диаметре. От руки написанная информация поясняла: «ЗОЛОТОЙ РОГ — ВСЕГО 25 ДОЛЛ. В ПРОДАЖЕ ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ШЕСТЬ». По тому, как надпись загибалась с краев, можно было судить, что шесть в продаже оставалось длительное время.
Клубная музыка гремела вовсю, лишь крики толпы перекрывали эту какофонию ожившего Города Греха.
Фрэнки повернул на Думейн-стрит и подъехал к тротуару.
— Здорово, Джули! — закричал он крупной девице в короткой рабочей рубашке, которая усиливала пышность ее тела.
— Здорово, беби, — отозвалась она и двинулась к машине. — Привез мне клиентуру?
— Привезу попозже. Посмотрю, что у меня будет. Ты, часом, не видела, где здесь ошивается Малыш Фруктовый Сок?
— Не видела. — Она посмотрела в другую сторону улицы, закрытую для проезда автомашин вплоть до городского Музея вуду. — Не, не вижу его около музея. — Затем она наклонилась к машине, минуя Фрэнки, и улыбнулась Эдему: — Здорово, приятель. Какую забаву ты ищешь в этом магическом дерьме? У меня есть кое-что поинтереснее, чтобы занять вас двоих.