Оборванный след
Шрифт:
Чайки выстроились по кромке льда, смотрели не на закат, а на них.
– Вот, когда я не сплю, у нас с тобой общий мир, - вдруг сказал Погосов, - а во сне у меня свой собственный, никому не известный. Спрашивается, зачем он дается человеку?
Никогда прежде Погосов не делился своим интимным. Он мог жить внутри своего ума, и Тырса завидовал ему.
– Посмотри, Наумчик, смотри как следует.
– Погосов шаг за шагом повел его до того места, где женский след обрывался.
– Что это, по-твоему, значит?
Тырса
– Мало ли, могла на дельтаплане улететь.
– Ну что ты городишь. Господи, почему ты не хочешь вникнуть?
– Тогда это был ангел, ничего другого.
Тырса не стал выяснять, зачем ангелу ходить на каблуках, почему ангел обязательно женского рода. Факт, что залетела в эту глухомань какая-то шалава и отвлекла шефа, откалывая свои номера.
Судя по тому, как Погосов заставлял Тырсу вглядываться, запоминать, ахать, он чуть ли не всерьез рассматривал этот феномен. Инженерская натура Тырсы не признавала чудес вроде левитации, чудо не то, что против законов природы, а всего лишь то, что нам не известно о природе. Плохо, если из-за какой-то сучки у шефа начнутся галлюциногенные явления. Вполне возможно, что шеф зациклился на своем исследовании.
Присев на корточки, Погосов пьяно наблюдал, как осыпался песок внутри следа. Песчинка за песчинкой отрывались от стенки и падали. След мелел и сглаживался.
Тырса остался ночевать. Наутро Погосова мутило. Тырса отпаивал его крепким кофе. Погосов смотрел, как по дощатой столешнице полз муравей.
– Все на земле кормятся бесплатно. Кроме человека, - сказал Тырса.
– И у всех жилье бесплатное.
Погосов подошел к зеркалу, постоял, разглаживая подглазья, неодобрительно покачал головой.
– Ну и харя.
Пока он брился, бренчал соском умывальника в сенях, прыгал, приседал, Тырса осторожно расспрашивал, удалось ли шефу продвинуться, и насколько, и появился ли просвет.
Погосов уставился на него, с трудом усваивая вопросы.
– Просвет, а как же... появился, только с другой стороны.
Что сие означало, Тырса не понял, виновато улыбаясь, попробовал прояснить, прояснял осторожно, поскольку тема была запретная, болезненная и мог произойти взрыв.
– Не лезь, - остановил его Погосов, потом мутный взгляд его просветлел.
– Есть, Наумчик, вещи, в которые лучше не вникать. Что тебе неймется?
– Потому что на тебя бочку катят.
Подождал, но Погосов не заинтересовался, смотрел в окно, за которым накрапывал дождь и не то ветер шумел, не то доносился с моря прибой.
Вздыхая, поеживаясь, Тырса выложил печальные новости, не хотел расстраивать Погосова, но теперь, видно, не избежать: счета арестованы, военных прижали за махинации, у директора инфаркт, вместо него будет Андрианов, который уже заявил, что старик виноват, потакал любимчикам вроде Погосова, отпустил его, тем самым сорвал сроки, заказ не
Недослушав, Погосов потянулся, шумно зевнул.
– Перебрал я вчера... Вались они все за ящик. Пошли ты их.
Послать можно, можно запросто, если б знать, что Погосов добился своего и будет на коне.
– Ничего они нам не сделают, не дергайся.
– Ты не понимаешь, гранта нам не дадут. Денег не платят третий месяц. Народишко разбежится, надоело всем на картошке сидеть. Ликвидируют нас.
Тырсу все больше раздражало равнодушие шефа. С ним тоже считаться не станут. Еще немного, и зачислят банкротом. Тырса надеялся, что oн тут по уши погружен, ведь ни о чем другом думать не мог. А он, оказывается, надрался из-за какой-то... Шестикрылый серафим ему явился.
Тырса сел верхом на стул, достал платок, оглушительно высморкался.
– Баба научным занятиям противопоказана. Вреднейшая помеха, извини меня, надо или - или.
Погосов подошел к нему, погладил его седеющий ежик.
– И море, и Гомер - все движется любовью.
– Так это же стихи, - определил Тырса.
– Я вижу, мы вляпались.
– Не боись, я тебя уверяю, нам никто не помеха.
– Ты можешь мне толком сказать, когда у тебя все будет готово?.. Так, чтобы всем представить?..
Погосов покривился, будто его донимали о чайнике - когда закипит, закипит ли? Ну куда он денется, закипит. Вдруг вспомнилась бабкина приговорка: "Видно, так на роду написано". Как озадачивало - где оно написано? Кто-то где-то пишет? Теперь он знал.
– Все будет хорошо, ручаюсь, - повторял он, машинально просматривая бумаги: заявки, требования, отчеты, - ставил подпись, откладывал письма.
– Там одно письмо из Стокгольма, срочное, - предупредил Тырса, - от твоего приятеля Густава.
– От Густава?
– Голос Погосова дрогнул.
Дважды он прочел приглашение участвовать в Международном симпозиуме по плазме в Торонто на январь будущего года: "...пришли примерное название твоего доклада. Обнимаю. Густав".
– Что с тобой?
– спросил Тырса.
Взгляд Погосова стоял на нем неподвижно, наконец Погосов встряхнул головой, отмахиваясь от чего-то, с трудом сказал, что надо ответить немедленно электронной почтой. И продиктовал свое согласие выступить и примерное название - о природе полученных явлений при таких-то режимах.
Тырса заулыбался восхищенно, потряс кулаком.
– Слава тебе, Господи! Значит, порядок! Я знал, что ты добьешь эту штуковину. Иначе быть не могло. Мы все верили! Я помню, как ты сказал перед отъездом: "Стану делать, что надо делать, а там пусть будет, что будет". Выходит, что у тебя все готово?
– Будет готово.
– Ты уверен?.. А вдруг сорвется? Мало ли что выплывет. Я ведь чего боюсь, чтобы тебя не обогнал какой-нибудь шакал.
– Никто меня не обгонит, - безучастно сказал Погосов.