Обожженные языки (сборник)
Шрифт:
Заняв лидирующее место в экзистенциальном конкурсе популярности, этот Несравненный Плебей думает, что все до смерти – в прямом смысле слова – хотят быть на его месте. И эта русская рулетка для леммингов – как раз прикол в его духе.
А вот меня совсем не прикалывают постоянные поиски и скитания в образе вечного туриста. Ведь речь идет не просто о том, чтобы зайти в турагентство и взять брошюру. Из-за запрета пропаганды самоубийств (называйте
В некоторых городках – таких как Бричфорд и Эчмонд – турфирм нет вообще.
Зато в каждом захолустье с достаточным количеством жителей для образования кластера проводятся экскурсии по следам привидений. В каждой деревне вам непременно поведают о жутких тайнах и попрятанных по общественным шкафам скелетах, о которых говорить никто не хочет.
Никто, кроме меня. Мыкаясь из города в город, из одного конца страны в другой, я обвожу красным маркером информацию в местных газетах – статьи про загадочные смерти на передних полосах, а на задних – анонсы экскурсий, квадратики размером с почтовую марку, втиснутые между рекламой гадалок и объявлениями о продаже домов.
От несчастных семей. Переезжающих в другой город, чтобы начать жизнь заново.
«…Послеродовая депрессия… включенный электроприбор… ванна с водой… смерть от электрошока… бу-бу-бу…» Гид все никак не хочет уняться. Миновав замерзшие лужайки, мы поворачиваем, и перед нами снова открываются залитые янтарным светом жилы улиц. Уши щиплет от холода, нос онемел, тыквы щерят в оскалах свои выдолбленные рты… А Джек уже реально достал: «…Отвергнутый любовник… ружье двенадцатого калибра… тяжелая огнестрельная травма… бу-бу-бу…»
Смерть живет дольше в подполье. Подшитые некрологи предают забвению, но мне хорошо известно о невоспетых героях местного фольклора – несостоявшихся актерах, размещающих в газетах рекламу экскурсий по следам привидений.
Эти герои – гамельнские дудочники, как Джек, мой огонек во мгле, – фиксируют леденящие кровь подробности и щедро украшают ими свои монологи, пытаясь восполнить потерянные годы игры в любительском театре. Полагая, что известность и публика, как в реалити-ТВ, поможет им разобрать амфитеатр их личностных комплексов.
Может, мой брат не так уж и отличается от Джека. И пусть выцвели мои маркерные пометки, истрепались газетные вырезки – я знаю, что до цели недалеко.
Находясь лишь на шаг позади в своем суицидальном паломничестве, спасительной миссии, я выуживаю информацию у привидений вчерашнего дня, чтобы помешать новому подражающему самоубийству. Предупредить очередной кластер. Очередную горячую точку, которую хочет зажечь в новом месте мой брат.
Восхитительный Балбес. Похожий на девчонку в своих дурацких обтягивающих джинсах.
Кидаю в рот остывший каштан.
Последний раз я видел брата в тот год после школы – перед нашим с ним
Рядом на траве его ждал упакованный вещмешок, и он поднял вверх руку с тем самым хеллоуинским шрамом от ножа. У меня на руке осталась точно такая же черточка от ожога расплавленным «уоки-токи».
Зеркально расположенные, как и шрамы на наших затылках, – напоминание о том, как он подстрекал меня сделать «солнышко» и как я подначивал его сделать обратное сальто с качелей-весов.
Шрамы-близнецы, как наши с ним совместные дни рождения, 29 февраля високосного года.
«Мне только хочется, чтобы он был моим», – сказал тогда брат, сжимая свой шрам в кулак.
Ему осточертело жить в моей тени; теперь в его тени живу я. Если жизнью можно назвать это бесконечное покаянное путешествие, освещенное тыквенными фонариками, этот мрачный вояж, в котором гвоздь программы – поездка на тот свет, а главный пятизвездочный пакет – смерть.
В детстве братишка нещадно лупил ребят, так что у них мертвели конечности. Теперь этот Фантастический Осел оставляет за собой мертвые тела, перебегая от одного кластера к другому.
Повторяя свои трюки все в новых горячих точках. Объявляя себя первым отщепенцем, главным закоперщиком – Неповторимым Имитатором…
Тут я – точнее, мы – резко тормозим, спотыкаясь и наступая на пятки впереди стоящих.
– Эй, гляди, куда прешь! – говорит Упыриха, оборачиваясь ко мне.
Мы прошли целый круг, вернувшись к пабу «Восемь Жизней из Девяти» – в заляпанной грязью обуви и с занемевшими руками. Не успеваю я сказать что-нибудь в ответ, как Джек уже благодарит всех присутствующих.
Глаза мои закатываются, когда он произносит слово «сувениры».
– Вопросы есть еще?
Я вскидываю руку, как в детстве в школе – «Я первый, я!», – чтобы учитель спросил меня, а не брата. Мы с ним тогда все соревновались, кто первый навлечет на другого беду.
Каждый из кожи лез вон, чтобы стать для другого «нулевым пациентом».
Каждому из нас до смерти хотелось быть первым леммингом.
– А скажите, – говорю я, указывая на отгороженное дерево на выгоне. – Что вам известно о первой жертве?
Наступает тишина, участники группы сердито хмурятся, качают головами, будто во всем виноват каким-то образом именно я.
Джек, сощурив глаза, пристально на меня смотрит. Экскурсоводы любят напустить на себя важность, как только речь заходит о каком-нибудь недавнем случае самоубийства, новом кластере или горячей точке на их территории. Мой modus operandi – дождаться вопросов в конце непрестанного бормотания и надеяться на то, что мне поверят и не сдадут в полицию за мое любопытство.