Обожженные языки (сборник)
Шрифт:
– Одну только куплю. На всех хватит.
Мне хочется посмотреть ему в глаза и объяснить, что каждого ребенка нужно полноценно лечить в течение десяти дней, чтобы уничтожить все бактерии, иначе через две недели все они вернуться в аптеку с теми же жалобами и четвертой ушной инфекцией за год.
Но, так и не поднимая головы, я только бормочу, что лучше бы купить все три бутылки и следовать рекомендациям врачей.
Он набирает пятнадцать долларов из четвертаков, пятаков и десятицентовиков и подталкивает ко мне горку мелочи.
– А где другой аптекарь?
И снова расчесывает шею.
В редких случаях порезы от бритья могут воспаляться, сопровождаться температурой и набухать гнойными фурункулами глубоко под кожей, вызывая бактериемию.
Впрочем, три пацана наконец-то закончили громить аптеку, так что я молчу, чтобы они тут не задержались.
– Дети. В машину. Бегом! – орет папаша и на ходу отвешивает подзатыльник каждому, за то, что мальчишки, ринувшись к дверям, опрокинули стойку с бумажными салфетками «Клинекс». – Если первый гол пропущу, клянусь, ввалю вам по…
Орущие, беспрерывно курящие отцы вечно спешат. Я фармацевт, но почти каждый вечер – еще и бесплатная мишень для словесных атак.
Возвращаюсь к раковине, пускаю воду. Три раза нажимаю на дозатор мыла, энергично натираю каждый сантиметр ладоней оранжевой антибактериальной жидкостью. От постоянного мытья кожа у меня сохнет, трескается на сгибах.
Высушив руки, усаживаюсь на табурет, открываю учебник по фармакологии и продолжаю учить.
Побочными эффектами от передозировки амоксициллина могут стать галлюцинации, судороги и энцефалопатия.
Настенные часы показывают 8:45. Осталось семь часов и пятнадцать минут.
Потому что все это закончится в четыре.
В круглосуточной аптеке один из двух провизоров работает в ночную смену. Начинает в восемь вечера и заканчивает в восемь утра. Семь дней без перерыва, затем семь выходных. Двадцать шесть недель в год гарантированного отпуска.
Во всяком случае, так сказано в моем договоре.
Я уже шестнадцатую неделю без единого выходного. Сто двенадцать дней. По двенадцать часов в день. Восемьдесят четыре часа в неделю.
Все время здесь, в аптеке. Мой дом вне дома.
Два провизора обычно меняются сменами каждую неделю. Но Рон, второй ночной аптекарь – загорелый блондинистый красавчик только-только из колледжа, которому лучше бы в модельный бизнес податься, – уже несколько месяцев не в состоянии работать.
По утрам, закончив смену, Рон всегда проплывает несколько дорожек в бассейне оздоровительного центра. Бреет ноги – то ли для скорости, то ли все никак забыть не может, как тренировался в юношеской олимпийской сборной. Однажды перестарался с бритьем и глубоко порезался. Полез в бассейн, и какие-то бактерии, водившиеся в хлорированной воде, его достали. Через неделю порез воспалился и пошел прыщами. Еще неделю спустя прыщи превратились в фурункулы, полопались и стали сочиться густым желтым гноем. Прошло еще две недели, и Рон уже не мог наступать на ногу. В больницу его увезли на скорой – после того как он свалился, держась за живот и хватая ртом
Врачи поставили диагноз: кома в результате пневмонии, вызванной стафилококковым заражением крови из-за пореза на ноге.
Грязный белый, никогда не стиранный халат Рона все еще висит на стене в задней комнате аптеки. Зеленовато-коричневые пятнышки на рукавах похожи на бактерии, прогрызающие ткань насквозь, по ниточке.
Мой начальник попросил меня выручить компанию и немножко поработать сверхурочно. Мол, я все равно им кое-чем обязан, после того случая в прошлом году. Но это ничего, сказал, я ж все равно в юридическом смысле могу работать.
Я переспросил, на пользу ли компании мои переработки, учитывая прошлый… инцидент.
А он сказал, чтоб я просто ходил и ходил на работу, он мне разрешит потом взять выходной. Это было четыре месяца назад. С тех пор не помню, когда я спал.
Моя четырехмесячная бессонница очевидна любому покупателю. Она сквозит в налитых кровью зрачках, в растрепанных волосах, в недобритой щетине на подбородке. На бледном лице, запавшем от ежедневных пропусков обеда или ужина, или обоих сразу. И каждый посетитель не стесняется мне на это указать.
– Вы на пьяного похожи.
– Бледный, как смерть.
– А где настоящий аптекарь?
Я молчу, не глядя на них, и покупатели расходятся, качая головами.
Тогда я снова усаживаюсь поудобней и читаю старые учебники, медицинские журналы, просматриваю вкладыши к лекарствам, запоминаю действие каждого препарата, биодоступность, противопоказания, взаимодействие с другими лекарственными средствами и побочные эффекты.
Учусь всю ночь напролет, в ожидании очередного клиента с рецептом, вопросом, болезнью. И тогда выполняю рутинные действия.
До четырех утра.
В 10:45 брюнетка с покрасневшими глазами и сережкой с розовым камушком на языке протягивает мне рецепт на кларитромицин, открывает бутылку с диетической колой, за которую еще не заплатила, и заявляет, что у нее в горле стрептоккок от поцелуев с парнем, Джейком.
– А он заразился, когда целовался с этой шлюхой Джоанной Дженкинс. – Девица шарит в своей сумочке (на запястье у нее виден штамп из бара), достает фляжку и доливает в бутылку с колой какую-то коричневую жидкость. Потом хватает с полки пакетик с чипсами, надрывает и засовывает пригоршню чипсов в рот.
Рецепт у нее без подписи врача, поэтому я звоню в городской медицинский центр – проверить, кто его выписал.
На ключицах у нее красные пятна. Может, любовник оставил засосы, но мое медицинское заключение таково: насекомые покусали. Следы укусов краснеют на груди и спускаются в вырез просвечивающей белой майки, под которой явно нет лифчика.
Она чешет ключицу.
– Я как будто наглоталась Джоанниной ДНК.
Я все вишу на телефоне, и ни один врач не может припомнить, выписывал ли этот рецепт; и тут девица говорит: