Обратная сторона космонавтики
Шрифт:
Студенты Боулта кладут мистера F на носилки и ставят их в кузов белого фургона. Сейчас его отправят в медицинский центр Университета штата Огайо, где исследуют с помощью ультразвука и рентгена. Вся процедура будет проходить так же, как если бы пациент был жив, вплоть до 45-минутного ожидания и оплаты по счетам.
Гоумерт пристально смотрит на то, что осталось от мистера F, хотя о чем он думает — понять сложно. Интересно, что он чувствует, проводя эксперименты с настоящим человеческим телом? Тут Гоумерт поворачивается к Боулту и задает вопрос, которого я никак не ожидала: «А вы когда-нибудь сажали их на переднее сидение автомобиля, рядом с водителем?»
Я сразу вспомнила ситуацию, свидетелем которой стала в то утро. Два студента Боулта, Ханна и Майк, стоят возле мистера F и, смеясь и громко разговаривая, разматывают длинную тонкую проволоку тензометров, прикрепленных к его костям. Вместо ожидаемого чувства отвращения вся картина создает впечатление уютной, семейной атмосферы,
Представители НАСА были куда сдержаннее. Кроме самого эксперимента и эпизода с вопросом о пассажирском месте в кабине для трупа, они старались по возможности редко обращаться к мистеру F и, говоря о нем, употребляли местоимение «оно». Получение разрешения присутствовать на таком эксперименте означало еще и то, что мне придется целый месяц общаться с представителями отдела НАСА по связям с общественностью. В день моего приезда звонков было больше, чем когда-либо. Дело в том, что НАСА не нравится, когда упоминают о том, что они проводят эксперименты с трупами. Даже в своих документах они заменяют слово «труп»эвфемизмом «посмертный человеческий субъект»(или даже еще более осторожно аббревиатурой ПЧС). Отчасти, я думаю, это связано с желанием избежать ненужных ассоциаций. Трупы в кораблях напоминают им о трагических событиях, случившихся с экипажами шаттлов «Челленджер» и «Колумбия», а также с пилотами «Аполлона-1». Ну и отчасти они просто не привыкли к этому. За последние двадцать пять лет мне приходит на ум только один эксперимент, в котором использовался человеческий труп. Случилось это в 1990 году, когда на борт шаттла «Атлантис» ученые поместили обвешенный датчиками человеческий череп, чтобы исследовать уровень радиации, проникающей в голову астронавта на низкой околоземной орбите. Боясь, что астронавты будут чувствовать себя неуютно рядом с «головой без пилота», ученые покрыли кости черепа розоватым пластиком в форме лица, что, по словам Майка Маллейна, «испугало астронавтов куда больше, чем это мог сделать простой череп». [41]
41
Астронавты являются еще одной из возможных причин, по которым НАСА избегает экспериментов с человеческими трупами. «Я доплыл до спального места, просунул руки в специальные отверстия и откинулся на подушку, — пишет Мьюллан. — И тут вдруг вижу череп, который Пепе и Дейв привязали сверху. Они тихонько перетащили пакет в кабину и заставили меня стать за Джоном Каспером, который работал за панелью управления. Когда он обернулся назад и увидел у своего лица некое существо с развевающимися руками, то испугался до полусмерти. Потом мы просто бросили эту черепушку где-то у туалета». Если вы решите прочитать только одну книгу с воспоминаниями астронавта, возьмите Мьюллана, не пожалеете.
При подготовке программы «Аполлон» дискомфорт ученых по поводу использования трупов в исследованиях, связанных со столкновениями, был сильнее дискомфорта, связанного с участием в таких экспериментах живых людей. В 1965 году НАСА совместно с ВВС провело серию испытаний, очень похожих на те, что происходят сегодня, но за небольшим исключением — испытуемыми были живые добровольцы. Двадцать семь работников военно-воздушной базы «Холлоуман», сидя в копиях кресел из кабины «Аполлона» в полном облачении астронавтов, испытали 288 приводнений: вниз головой, спиной, лицом, боком и даже под углом в 45 градусов. Максимальное ускорение составило 36 g, а удары в 12–15 g, вроде того, которому был подвержен сегодня мистер F, зарегистрировались даже несколько раз.
Полковник Джон Пол Стэпп, пионер в исследования человеческой выносливости при ударе, кратко охарактеризовал этот проект следующим образом: «Можно сказать, что ценою в несколько вывихнутых шей, потянутых спин, ушибленных локтей и случайно оброненных ругательств была достигнута безопасность кабины „Аполлон“ для трех астронавтов, которых ждет еще немало других, неизвестных нам опасностей во время первого полета на Луну».
Я встретилась с одним из добровольцев, принимавших некогда участие в этом эксперименте. Эрл Клайн падал тогда шестью различными способами. Во время его последнего «заезда» в 1966 году сила столкновения составила 25 g .Я спросила Клайна, не было ли у него каких-либо серьезных травм после этих экспериментов, на что он мне ответил, что такого не случалось. Но чем дольше мы разговаривали, тем более неправдоподобным казалось его заверение. До сегодняшнего дня (а ему уже 66) Клайна мучают боли в плече, а перед пенсией у него обнаружился разорванный сердечный клапан и «небольшие проблемы» со слухом.
Однако Клайн жалеет больше не себя, а того парня, у которого однажды лопнула барабанная перепонка, или другого, который при падении приземлился на живот и разорвал себе желудок.
В голосе Клайна не слышно ни недовольства, ни сожаления, ни даже жалоб на здоровье. «Я очень горжусь тем, что я сделал в жизни, — говорит он. — Мне нравится думать о том, что, когда астронавты летели на „Аполлоне“, у них не ломались шлемы и все такое именно благодаря тому, что мы их проверили». Человек по имени Тоурвиль говорил о чем-то подобном в интервью той же газете, в которой вышел пресс-релиз Стэппа о «вывихнутых шеях»: «Если это спасет астронавтов „Аполлона“ от травм во время приземления, я не имею ничего против того, чтобы провести пару ночей без сна из-за вывихнутой шеи». Сам Тоурвиль перенес удар силою в 25 g и страдал от травмы в результате сдавливания мягких тканей вокруг трех позвонков.
Дополнительным стимулом для подобных подвигов было повышенное жалование за работу в опасных условиях. Один из ветеранов военно-воздушной базы «Холлоуман» Бил Бритц вспоминал, что ежемесячно ему доплачивали за это $100, Клайд получал в месяц $60–65 за не более чем три испытания в неделю. А если учесть, что зарплата на базе составляла в то время около $72, можно легко себе представить, насколько существенной была надбавка. «Я жил как офицер», — говорит Клайн, добавляя, что была даже очередь из желающих принять участие в экспериментах. Но не все тесты осуществлялись на этой базе. На время одного проекта НАСА заключило договор со «Стэнли Авиэйнш» из Денвера на проведение серии испытаний с приземлениями. Макеты капсул поднимали вверх и сбрасывали на поверхности разной плотности, чтобы определить возможные повреждения астронавтов в случае, если капсула собьется с курса и приземлится, скажем, не на воду, а на грязь или гравий или даже на заасфальтированную парковку. Там, по словам Бритца, платили только по $25. «Ведь они взяли для этой работы обычных бомжей и нищих», — говорит он. Может показаться, что скандал о недоплатах мог как-то навредить НАСА, но тогда были другие времена. Нищие и бомжи жили на улице, в то время как трупы покоились на сатиновых подушках.
При возвращении на Землю первого американского космического корабля перегрузка составила на 3 g больше, чем планировали ученые. Капсула взлетела на 68 километров выше предполагаемого и приземлилась на 711 километров дальше запланированной точки. Когда через два с половиной часа до места приводнения добрались спасатели, капсула уже наполовину погрузилась в воду (внутри было уже около 360 литров воды). Спасатели открывали люк с большим волнением. Астронавт все же оказался жив! По дороге на базу он не отпускал руку старшего сержанта Эда Дитмера.
Этим астронавтом был трехлетний шимпанзе Хэм (а Дитмер — его дрессировщик). Конечно же, Хэм был не просто пассажиром при первом неудачном приземлении. Он был первым американцем, побывавшим в космосе и вернувшимся оттуда живым. Кроме того, Хэм бросил немного тени на светлый ореол славы астронавтов «Меркурия». Ведь теперь всем стало понятно, что не астронавты управляют кораблем, а корабль астронавтами. Вместе с другим шимпанзе Энос, который вышел на орбиту за три месяца до Джона Гленна, Хэм стал поводом для споров, которые длятся по сегодняшний день, о том, нужны ли астронавты вообще.
8. ОДИН МОХНАТЫЙ ШАГ ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Малоизвестные факты из жизни Хэма и Эноса
В аэрокосмическом парке им. Джона П. Стэппа можно пораниться обо что угодно. Одиннадцать исторических ракет расположены тут прямо между зарослями колючих пустынных суккулентов. Здесь можно пройтись по усыпанным гравием дорожкам и прочитать на маленьких табличках: «Опунция», «Маленький Джо», «Малиновый Еж». По названиям иногда сложно понять, кто есть кто. Вот, например, «Турецкая головка» — что это: вид кактуса или взрывоопасное оружие? Подобное замешательство можно испытать и в двухстах метрах ниже по склону, у флагштока, который обозначает вход в парк и одновременно в находящийся рядом Музей истории освоения космоса и Зал Славы штата Нью-Мексико. Там рядом с тротуаром есть бронзовая надгробная табличка, на которой написано: «Хэм, первый в мире шимпанзе-астронавт». [42]
42
Запятая здесь действительно не лишняя. «Хэм» в переводе с английского означает «окорок, ветчина», так что кто-то может подумать, что речь идет о мясе погибшего подопытного животного. А надо сказать, что такие случаи морального падения уже были. В 1952 году имел место так называемый «Проект барбекю», когда погибших в результате краш-теста с ремнями безопасности свиней в тот же вечер подали в столовой военно-воздушной базы.