Обратный отсчет
Шрифт:
— Вы что-то сделали с моей сестрой? — спрашивает Бен тихо.
— Я никогда не желала ей смерти, — отвечает она со слезами на глазах.
Я жду, что Лейтон продолжит разговор, но он молча стоит, как приклеенный, у стены напротив дивана. Приходится заговорить мне:
— Полиция знает, что Николь кто-то преследовал, и у нас есть основания полагать, что так оно и было. Это вы? Вы и за нами следили?
Донна закрывает лицо руками, ее плечи трясутся, но она не издает ни звука. Я отступаю, мне становится нехорошо.
— Донна, что вы сделали? — спрашивает Бен.
Отняв руки от лица,
— Пару месяцев назад ко мне приходила журналистка. Сказала, что знает кое-что о прошлом Николь и хочет побеседовать со мной об этом. Она собирала компромат на нее и на «Дыхание». Я видела статью в «Чикаго Трибьюн» и не могла поверить, что Николь ждет ребенка. Я пришла в ярость: почему это у нее будет ребенок, если я своего лишилась?!
По ее щекам текут слезы.
— Никто не хотел говорить со мной об Аманде. Даже Флинн, ее отец. Он говорил, что все осталось в прошлом, что надо позволить нашей дочери покоиться с миром. Но как? Как мать может это сделать? Я так обрадовалась, что журналистка захотела меня выслушать, что рассказала ей все о дне, когда умерла Аманда. И о том, что подозревала, будто Николь сошла с ума и убила мою девочку.
У меня в душе все переворачивается.
— Продолжайте, — требую я.
— Она слушала очень внимательно и приняла мою сторону. Впервые кто-то меня слушал, кто-то верил мне. Она уехала, потом еще раз приезжала. Она уже собиралась сдавать статью, но ей нужны были детали, чтобы написать об Аманде более ярко. Я показала ей все ее платьица, которые храню. Даже мой бывший муж не знает, что они до сих пор у меня. Все остальное он выбросил много лет назад против моей воли. Я на время дала журналистке одеяльце Аманды и мобиль с бабочками, который очень нравился малышке, чтобы она сфотографировала их для публикации. Журналистку, по ее словам, тревожило, что Николь будет плохо заботиться о своей дочке.
Ее голос прерывается, и она берется за спинку дивана, чтобы не упасть.
Мы с Беном переглядываемся.
— Вы посылали моей сестре письма с угрозами? — спрашивает он.
— Да, — отвечает она, и ее лицо напрягается, — да, я хотела, чтобы она признала свою вину. Хотела, чтобы она себя чувствовала так же, как я после смерти Аманды. Но я прекратила это делать много лет назад, — Донна нервно натягивает на горло ворот белой футболки, — пять лет назад.
Поскольку я много работала с самыми разными людьми, я разбираюсь в психологии. Я вижу перед собой сломленную, страдающую манией женщину, и действовать дальше надо очень осторожно.
— Вы были на платформе, когда Николь погибла? — спрашиваю я как можно более нейтральным тоном.
— Что? Нет! — отвечает Донна. — Я признаю, что посылала ей письма, но и все. Хотя я рада, что она прыгнула. Но я тут ни при чем.
Бен глубоко вздыхает. Похоже, она говорит правду. Ее не было на платформе.
Мне на ум приходит одна мысль:
— А журналистка, которая приезжала, оставила вам свой телефон? Как ее зовут?
— Странно, но нет, — отвечает Донна. — Она звонила мне сама. А статья так и не вышла.
Кто же она, эта журналистка? Это она следила за мной и хотела убить нас возле дома Николь? Она преследовала Николь? Неужели журналист зайдет так далеко, чтобы собрать материал?
Бен
— Скажите, — спрашивает он, — как она выглядела?
Донна произносит, переводя взгляд с меня на Бена и обратно:
— Молодая. У нее такие же ярко-рыжие волосы, как у меня.
Глава тридцатая
Николь
Николь открыла дверь своего вишневого «Лексуса-Джи-Эс-350». Грудь сжимала тревога. Когда она скользнула на кожаное водительское кресло, ей стало спокойнее. «Как бы я хотела…» — подумала Николь, но тут же оборвала себя. Сегодня впервые за много дней она чувствовала энергию, и нельзя было позволить негативным мыслям помешать ее планам.
Она отъехала от дома и на автопилоте повернула на Норд-Лейкшир по направлению к Норд-Мичиган-авеню. Тело помнило, где находятся выбоины, которые до сих пор не заделали, привычное движение автобусов и грузовиков успокаивало. Николь машинально посмотрела в зеркало заднего вида, чтобы увидеть Куинн, и, не увидев ее, резко дала по тормозам. За спиной загудел автомобиль, и водитель, высунувшись из окна, крикнул:
— Ты с ума сошла, стерва?
Николь чуть не крикнула в ответ: «Да!» Он объехал ее и показал из окна средний палец. Она напомнила себе, что Куинн дома, с Тессой, в безопасности. Ей надо просто доехать до Норд-Шеридан-авеню и найти Морган.
Она посигналила, чтобы свернуть налево на Вест-Фостер-авеню, отсюда было уже недалеко до дома Морган.
— Морган, я еду! — сказала она вслух, снова посмотрев в зеркало заднего вида.
За ней ехал темно-синий «Приус», который вела женщина с ярко-рыжими волосами. Сиденье рядом с ней было откинуто назад.
«О боже! О боже!» — запаниковала Николь. А вдруг это Донна, и Куинн с ней?! Она свернула с дороги, остановилась на обочине и позвонила Тессе.
— Возьми, возьми, возьми трубку! — закричала она. Ее объезжали машины, сердито сигналя.
«Приус» с ревом проехал мимо, и она не успела рассмотреть женщину.
— Что случилось? — спросила Тесса.
— Куинн! Она с тобой? Все в порядке?
— Что? Конечно! Она спит у меня на руках. Я спела ей колыбельную.
Николь опустила голову на руль. Страх отпустил ее.
Галлюцинации усиливались с каждым днем. Страх поглощал ее. Что она за мать? Тут Николь поняла, что находится как раз рядом с домом Морган. Что она тут делает? Но отступать было поздно.
— Ты в «Полуострове»? — спросила Тесса.
Николь забыла, что еще не нажала «отбой».
— Да, конечно. Да. Только что подъехала.
Здание выглядело довольно старым, тротуары были покрыты трещинами, но на газоне радовали глаз яркие желтые и оранжевые петунии. Мимо Николь прошли, весело болтая, две женщины с колясками, за ними трусили собаки. Местные жители не были богачами, но для них это не имело значения. Наверное, здесь хороший район, соседи помогают друг другу, вместе устраивают пикники и праздники. А Николь не могла выйти с Куинн из дома. Какое же детство будет у ее дочери? Куинн нужен дом, наполненный добром и любовью, безопасный дом.