Образ Идиота у Достоевского
Шрифт:
Достаточно лишь указать на то, что эти вопросы никогда не оставляют его творческой лаборатории, а в двух
романах сделана попытка непосредственно развернуть и разрешить эту проблему — в «Идиоте» и «Братьях Карамазовых».
В первом романе это образ так называемого идиота — князя Льва Николаевича Мышкина; во втором — два персонажа: старец Зосима и Алеша Карамазов, один уже завершает свой жизненный путь, другой только начинает его.
А в том, что я не заблуждаюсь в интерпретации романа, меня убеждает высказывание самого Достоевского в одном из писем, «главную мысль своего романа» он обозначает так: «изобразить вполне прекрасного человека» [2] .
2
См.: Достоевский Ф. М. — Т. 28, кн. И. — С. 241.
2
Примечательно,
Герой его — Лев Николаевич Мышкин, принадлежит к русскому княжескому роду, у которого не особо блестящее прошлое, но это древний, правда, почти исчезнувший род [3] .
Об имущественном его состоянии речь не идет уже на протяжении целого ряда поколений: у прадедов и дедов еще были какие-то земельные наделы, но отец Мышкина служил уже подпоручиком в одном из армейских полков [4] .
3
Пометка Ильина: «Дост. Идиот. I, 22». Здесь и далее неясно, на какое издание Достоевского ссылается Ильин. См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. — С. 15.
4
Пометка Ильина: «I, 11». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. — С. 8.
Князь Мышкин остался без родителей в возрасте шести лет, т. е. очень маленьким. Достоевский о них не говорит ничего [5] .
Князь был слабым ребенком, о котором заботился душевный, добрый и очень богатый человек по фамилии Павлищев. Воспитание ребенка было поручено каким-то пожилым родственницам Павлищева. Рос он в деревне. Была у него и гувернантка, затем гувернер, но влияние их на мальчика было незначительным [6] .
5
Пометка Ильина: «I, 131». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. —С. 81.
6
Пометка Ильина: «I, 37–38». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. — С. 25.
Страдал он какою-то болезнью невротического происхождения: то его охватывала дрожь, то случались судороги, схожие с приступами или с так называемой пляской святого Витта [7] .
Частые приступы ее привели к тому, что молодой мужчина, 21 года от роду, сделался, как он сам говорил, «совсем почти идиотом» [8] .
Павлищев познакомился как-то в Берлине с одним швейцарским профессором по фамилии Шнейдер. Этот Шнейдер возглавлял лечебницу в кантоне Валлис, где лечили (сеансами холодной воды и гимнастикой), воспитывали и обучали дефективных, слабоумных и эпилептиков [9] .
7
Пометка Ильина: «I, 7». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. — С. 6.
8
Пометка Ильина: «I, 38». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. —С. 25.
9
Пометка Ильина: «I, 38». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. — С. 25
Князь поступил в это заведение в 21 год и лечился пять лет. Первые три года его пребывания там оплачивал Павлищев; когда же он умер, профессор Шнейдер лечил его еще два года бесплатно.
И тут неожиданно приходит письмо из России: Мышкину надлежало вступить в большое наследство по материнской линии; Шнейдер оплатил ему дорогу в Россию, и роман начинается с того момента, когда 26-летний герой, бедно одетый, почти без гроша, в вагоне третьего класса, холодным ноябрьским утром, через Берлин въезжает в Россию, в Петербург [10] .
10
Пометка Ильина: «I, 227–229». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. — С. 139.
Немногое мог он поведать о своем детстве: болезнь в какой-то мере затуманила его биографический анамнез. После нескольких приступов он впал в своего рода отупение: нарушилась, прервалась логика мысли. «Больше двух или трех идей последовательно я не мог связать сряду…» — говорит он. Затем приступы исчезли, и он стал здоров и крепок [11] .
Чужеродность (за границей) сильно угнетала его; он чувствовал себя, словно убитый, до тех пор, пока однажды его не вывел из сна и не вернул к действительности крик осла на городском базаре. С тех пор он возымел особую симпатию к ослам и говорил: «Осел добрый и полезный человек…» [12] .
11
Пометка Ильина: «I, 77». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. — С. 48.
12
Пометка Ильина: «I, 77–78». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. — С. 49.
В этом состоянии он вернулся в лечебницу, которая не исцелила его, а чуть подлечила, облегчив страдания. Здесь он много обучался по системе Шнейдера; много читал (в том числе и русские книги); обладал редчайшим каллиграфическим даром факсимильного воспроизведения самых сложных почерков; вел замкнутую, но напряженную жизнь в одиноких чувствах и мыслях. И стал таким, каким мы его и видим в начале романа [13] .
В великом искусстве ничто не бывает напрасным. Так и это «выпадение» героя из «рамок» должно сказать нам нечто нужное и очень важное.
13
Пометка Ильина: «I, 38». См.: Достоевский Ф. М. — Т. 8. — С. 25.
Мышкин — русский по крови, рождению, языку. Но лишен корней по болезни и наднационален в своем полуобразовании.
О языке он говорит в первый же день своего приезда в Петербург: «Верите ли, дивлюсь на себя, как говорить по-русски не забыл. Вот с вами говорю теперь, а сам думаю: «А ведь я хорошо говорю». Я, может, потому так много и говорю. Право, со вчерашнего дня все говорить по-русски хочется» [14] .
Итак, он — человек русской субстанции, но русский образ жизни, православная церковь, русское образование, искусство, наука, общественное мнение, социальный отпечаток как бы не коснулись его. Это лишенный корней- из-за своей болезни, пребывающий в своей полуобразованности, которую он получил в лечебнице, свободный, наднациональный индивидуум, или, скажем, даже русский общечеловек, или общечеловек с русским сердцем и свободным жизнесозерцанием.
14
См. там же. — С. 19.
Болезнь и сковала его, и освободила. Он свободен от среды; свободен от догм. Это русский цветок, в болезненном состоянии пересаженный в сад Божий и развертывающийся свободно в швейцарских горах Вале. Выбор Швейцарии здесь не случаен.
Без родителей, без семьи, сиротливый, почти беспризорный, хрупкий, считающий себя в некотором роде идиотом, — он по-братски благодарен ослу, который своим ревом вернул свободу его самосознанию.
Не связанный традициями, внешними условностями жизни, свободный от сословных, узко национальных, общественных предрассудков, полупарализованный духовно, он с только ему присущей беззаботностью идет по жизни, рассказывает первому встречному о болезненных дефектах своей души и тела — и производит, естественно, соответствующее впечатление.
Грубый, необузданный в своих чувствах, но по-своему проницательный Рогожин говорит ему в вагоне (видя его впервые): «Совсем ты, князь, выходишь юродивый, а таких, как ты, Бог любит» [15] .
Вы, должно быть, помните мою последнюю лекцию о простецах по природе и юродивых во Христе.
Так вот князь Мышкин и оказывается «так уродившимся», как бы «так задавшимся» — как бы увечным от природы, как бы психически тронутым, сошедшим с рельсов в профессиональном и бытийном смысле и не придерживающимся условностей света, а потому и свободным, совершенно свободным в своем созерцании, суждениях, речах; в жизни и любви.
15
См. там же. — С. 14.