Образ смерти
Шрифт:
– Я хочу, чтобы ты его описала. Чтоб дала мне все детали о нем, какие сможешь вспомнить. Внешность, голос, телосложение, характерные жесты, особые приметы – любые. Короче, весь набор. Завтра утром поработаешь с полицейским художником.
– Правда? Без балды? Черт, я буду вроде… Как это называется? Свидетельницей? Нет, очевидицей. Класс.
– Пошли ко мне в кабинет. Думай. Воскреси его у себя в голове. – Ева извлекла рацию. – Пибоди, я хочу, чтоб ты позвонила Янси. Хочу, чтоб он завтра был готов к работе с очевидцем. Ровно в семь.
– В
– Заткнись, – отмахнулась от нее Ева. – Пибоди, ты меня поняла?
– Поняла. А это… это Трина?
– Да, она наш очевидец. Этот поганый мир до ужаса тесен. Мне нужен Янси, Пибоди. Сейчас сниму с нее показания, получу словесный портрет, передам всем членам опергруппы. Предупреди Макнаба и других электронщиков, чтобы были готовы работать со словесным портретом, а потом с изображением, как только Янси его получит.
Все это Ева говорила на ходу. Раздавая приказы, она энергичным шагом вышла из столовой, пересекла вестибюль, поднялась по лестнице…
Трина бросила взгляд на Рорка.
– А она, оказывается, бывает страшной, когда берет след.
– Она бывает гораздо страшнее. Считай, что ты и половины еще не видела. Поднимайся, я сейчас приду.
Рорк вернулся в столовую и положил руку на плечо Мэвис.
– Почему бы тебе с Белль и Триной не остаться у нас ночевать?
– Правда? Ты не против?
– Я, безусловно, за. Сейчас скажу Соммерсету, чтобы дал вам все, что может понадобиться.
– Спасибо. Вот это да… Вот спасибо! Знаю, это глупо… Никто нас не тронет, но…
– Нам всем станет легче на душе – при сложившихся обстоятельствах, – если вы переночуете здесь. Почему бы тебе не позвонить Леонардо? Скажи ему, что ты здесь.
– Да, конечно. Сейчас. Спасибо. Рорк?
– Да?
– Если бы Трина не перекрасила волосы…
– Да, я понимаю. – Теперь он поцеловал ее в макушку. – Мы все безумно рады, что цвет мокко ей не к лицу.
12
Ева прошла прямо к своему столу, указала Трине на кресло.
– Садись. Давай все это запишем. Начни с роста, веса, телосложения.
– Я думала, у тебя все это уже есть. – Трина огляделась по сторонам. Она уже бывала раньше в кабинете Евы, но не в качестве очевидицы. – А почему ты не захотела отделать тут все, как во всем остальном доме?
– Потому что это не весь остальной дом. Сосредоточься, Трина.
– Я просто не понимаю, что тебе за радость – работать в малобюджетном отделе Тадж-Махала?
– Я сентиментальная дура. Рост.
– Ладно, дай подумать. Невысокий. Меньше пяти футов восьми дюймов. Но больше, чем пять-четыре. Понимаешь, в кафетерии я сидела на высоком табурете, а он стоял и… – Трина задумчиво вытянула губы трубочкой и ребром ладони показала метку в воздухе. – Да. Пять футов шесть дюймов? Или семь? Да, я бы сказала так.
– Вес.
– Не знаю. Когда делаю массаж, люди передо мной голые. Не могу оценить, когда они одетые. Я бы сказала, он местами
– Что такое ПТ?
– Плюшка-толстушка. Он был… – Трина округлила руки перед животом, а потом подняла их на уровень груди. – Он все нес впереди. У мужиков так бывает. Не трясется, как желе, но и Мистером Здоровье и Мускулатура его тоже не назовешь. Такой типичный американский дядюшка.
– Хотела бы я, чтобы у меня был дядюшка. Ладно, как насчет цвета волос?
– Соль с перцем. Зачесаны назад, на макушке густые, на висках коротко подстрижены. Но это была накладка, я же говорю.
– Значит, черные с проседью, короткие и густые.
– «Черные с проседью» – это скучно, если хочешь знать мое мнение. «Соль с перцем» звучит гораздо романтичнее. Но в общем правильно. Во второй раз, когда я видела его в баре, волосы были совершенно седые. Белоснежные. Если, конечно, это тот же человек, но я практически уверена, что это был он. Такой белый пух. Не знаю, зачем он выбрал соль с перцем, когда они у него и без того белоснежные.
– Итак, волосы седые. Ты говоришь, что это был не парик?
– Да я и видела-то его только мельком! Быстро так: «Эй, я знаю этого парня!» Но все равно на первый взгляд это были вроде бы его собственные волосы. Правда, стопроцентной гарантии дать не могу.
– Глаза?
– О боже. Слушай, Даллас, я точно не знаю. Мне кажется, светлые. Насчет цвета не знаю, может, голубые, может, серые, зеленые или светло-карие. Но я почти уверена, что не темные. Понимаешь, накладка показалась мне неподходящей с самого начала, потому что она была темной, а вот сам он темным не был. У него очень хорошая кожа.
– В каком смысле?
– Светлая, мягкая на вид. Ухоженная. Бледная. Морщины, конечно, есть, но не борозды. В смысле, неглубокие. Он заботится о своей коже, ухаживает за ней. Щеки не обвисли, второго подбородка нет, так что не исключено, что у него были подтяжки. Структура кожи хорошая, гладкая.
– Белый человек, – пробормотала Ева.
«Белые волосы, светлые глаза, бледная кожа. Пожалуй, румынская цыганка знала свое дело», – подумала она.
– Вот именно. Он подкрасил брови под цвет накладки. И смотрелись они немного фальшиво. Совсем чуть-чуть. Большинство людей не обратили бы внимания, но я-то профессионал. Это мое дело – подмечать такие вещи. А в баре, где я была с этим парнем, которого собиралась покатать в постели на карусели, волосы были совершенно седые. Белые.
– Ты назвала его Костюмчиком. Это в буквальном смысле, или он просто так выглядел?
– И то, и другое. Он был в костюме… по-моему, в сером. В темно-сером костюме, под цвет накладки и бровей. И выглядел он как парень, у которого дома полный шкаф костюмов. Костюм-тройка, – добавила Трина. – Да-да, брюки, жилет, пиджак. Платочек в нагрудном кармане, галстук. Щеголеватый, понимаешь? То же самое в баре. Темный костюм. Красиво контрастировал с белыми волосами.
Трина замолкла и потерла себе затылок.