Обречён любить тебя
Шрифт:
— Вообще не рад, — огрызнулся Татошка, попытавшись обойти ее, но ничего не вышло. — И вообще я забыл о тебе. Новая девушка, а на вечер планы.
— Ничего нового, — пожала плечами Боярышникова. Хмыкнув в ответ и приблизившись настолько близко, что Канарейкин вжался в стену. От взгляда ее голубых глаз ему стало нечем дышать. Кровь вскипела, ладони вспотели, а ком в горле мешал нормально сглотнуть.
— Я же все равно единственная, — замогильным голосом выдохнула ему в лицо Милана, приподнимаясь на носочках. Она наклонилась вперед, а он еще сильнее вжался в стену.
— Прекрати так делать!
— А я ничего не делаю, ты сам, —
Все мысли, переживания и усталость мгновенно вынесло из головы. Канарейкин захлебнулся словами в попытке отрицать очевидное. Даже забыл собственное имя, возраст и даже о чем шла речь. Эта ненормальная на него всегда так действовал. Точно наркотик — Антона накрывало эйфорией, и весь остальной мир становился абсолютно не важен. Самое ужасное, что этого чувства он жутко боялся. Не зря, ведь вечерние планы, гонка, свидание с красавицей Ариной и даже ужин в духовке перестали иметь всякое значение.
— Скучал?
— Нет.
Антон врал, как и всегда. Милана же делала вид, будто верит. И в тот момент, когда он сам подхватил ее, позволяя обвить свои бедра ногами, обтянутыми джинсами. И когда поцелуй заставил обоих проигнорировать звонки на смарт-часы, голос робота-помощника, а также снести парочку ваз с полок в коридоре. Тех самых, что были авторскими и были частью композиции.
— Опять придется все клеить, — выдохнула Милана, расстегивая пуговицы его рубашки
— Новые на Ибее по триста баксов штука. Фигня, — отозвался Антон, хватаясь за края серой толстовки Боярышникой и забираясь под нее рукой.
Он обо всем подумает потом. Или завтра.
Глава 3. Килотонны нашей лжи
Россия, Москва
«Великолепно» — это слово Милана слышала за день уже минимум раз десять. Великолепным, по мнению ее матери, было все: веганский ресторан на Смоленской площади, анимационные рыбки, проплывающие мимо них, будто они находились в большом аквариуме. Безвкусные шторы цвета морской волны, пафосные лица официантов и безвкусная еда на маленьких тарелках. Милана смотрела на зеленое пюре из спаржи и брокколи, мысленно считая минуты, когда закончиться ежемесячная повинность «хорошей» дочери: обед с матерью.
— У тебя ужасные волосы, дорогая. Тебе стоит перекрасить их в мятный. Или платину. Знаешь, сейчас есть новая услуга «Экстраколор», когда твои волосы постепенно меняют оттенок в зависимости от кислотного барьера твоей кожи головы, — щебетала Илона Боярышникова, любуясь своим видом в зеркальном отражении их столика.
Бывшая «Мисс Москва», получившая свой титул еще в далеком две тысячи девятнадцатом году, стареть никак не желала. Благо современные методы косметологии не только продлевали молодость, но еще значительно минимизировали все риски. Сделала ряд процедур — десять лет ходишь красивой и без морщин. Наноботы, напичканные под завязку полезными веществами, делали всю работу. Несколько процедур, и женщине обеспечена вторая молодость.
Поэтому Илона тщательно скрывала свой возраст. А всем журналистам говорила, что ей тридцать шесть лет. Почему никто не удосужился до сих пор задаться вопросом, пересчитав возраст дочери и матери, Милана не знала. Не рожала же мать ее в двенадцать лет?
— И кончик носа опустился. Эх, как жаль, что пять лет назад хирургия не достигла
— Губы бы подкачать. Жаль, конечно, что внешностью ты в отца. Тоже страшненькая. Правда, Глеб — мужчина, ему хорошо. Но, милая, нынешняя сфера красоты творит чудеса! В мое время такого не было, — с искренним сожалением в голосе, Боярышникова вздохнула и, зачерпнув чайной ложечкой еще немного зеленого пюре, размазанного по тарелке, отправила его в рот и зажмурилась от удовольствия.
Грудь, губы, ресницы, разрез глаз, форма носа, даже специальные заполняющие филеры в задницу, дабы избавиться от возрастной дряблости и целлюлита. Илона считала себя совершенством, однако продолжала создавать лучшую версию себя. Во всяком случае, так она говорила дочери. И параллельно каждый раз тыкала в ее недостатки.
«Страшненькая, глупая, невзрачная» — и еще с десяток «ласковых» эпитетов, которыми Милану награждала мать с самого детства. Она никогда не была великолепной, как этот жесткий стул с резной спинкой и позолотой по краям. Зеркальный стол, интерьер, роботы, дроны — все было достойно восхищения Илоны, кроме самой Миланы.
Единственная дочь совершенно не удалась у прекрасной богини подиума. Какая жалость.
— Почему ты ничего не ешь? Это очень полезно: цветная капуста, морковь и палтус на пару без соли. Еще клубничное желе, — кивнула мать на колыхающуюся в хрустальной вазочке алую массу, в которой застыли кусочки ягод.
«Потому что у меня аллергия, мама. И на рыбу, и на клубнику», — про себя подумала Милана. а вслух произнесла:
— Не голодна. Перекусила по дороге.
— Поди опять что-то вредное! Ты и так поправилась, вон бока торчат! — ткнула пальцем с идеальным маникюром Илона в дочь.
Терпение — добродетель. Так говорила ее бабушка, и пока Милана жила по условиям ее завещания, не соглашаться было нельзя. До двадцати пяти лет, пока она не сможет сама распоряжаться многомиллионным фондом Ольги Боярышниковой, Милана была вынуждена жить по правилам семьи. Терпеть, встречаться раз в месяц в оговоренном месте и выслушивать бесконечный поток наставлений.
— Кстати, ты ведь была в Милане, что там нынче носят? — поинтересовалась вновь Илона. Легко переключаясь одной темы на другую.
— Все то же самое мама. В моде фиалковый цвет, — стараясь отвечать максимально воодушевленно, отозвалась Милана. Она бросила взгляд взгляд на наручные смарт-часы.
«Интересно, как там Амина с Али? Получили новые документы?» — подумала Милана и невольно вспомнила последнюю поездку.
Они потратили кучу денег, сил и едва не погибли под обстрелом боевиков в деревне, вывозя беженцев. Взятки на границе, властям, дабы закрыли глаза, когда Милана с командой других таких же волонтеров помогали спасать жизни. Они увозили семьи подальше от «горячих» точек, спасали несовершеннолетних невест и маленьких девочек от участи рабынь, помогая получить новые документы в другой стране. Десятки, сотни человеческих жизней, ради которых Милана могла еще хоть десять лет терпеть матушкины издевки и отцовскую презрительность. Пока бабушкин фонд, ещё находящийся в руках ее родителей, оплачивал все это.