Обреченность
Шрифт:
Очень скоро холодный ночной воздух поражает меня, заставляя затаить дыхание, а в дальнейшем угрожая ослабить мои дрожащие ноги. Коул безразличен ко всему и не заботится о моём благополучии — ещё один большой прогресс на пути к цели. Его длинные ноги быстро преодолевают каменные ступени, что ведут от входных дверей к тихой улице. На дороге нет ни автомобилей, ни проходящих прохожих, чтобы стать свидетелями сцены, когда женщину в белом шелке тащат к темному Bentley, ожидающему в тени, с заведенным двигателем и открытой задней дверью — чтобы поглотить меня в чёрной дыре.
— Внутрь.
Мой
Я смотрю на темные глубины автомобиля и на мужчину рядом со мной, но он не смотрит на меня. Вместо этого он стоит и ждет, его ледяные голубые глаза уставились на здание позади нас — его обычная поза, в ней заключена сила, которую он олицетворяет.
Я тихо вздыхаю, мои глаза перемещаются от его лица обратно к открытой двери, я приподнимаю вверх объемную и замысловато сотканную юбку моего свадебного платья и залезаю в машину. Прежде, чем я успеваю полностью расположиться в дальнем углу заднего сиденья, дверь хлопает, закрываясь позади меня, и я поворачиваюсь, чтобы уставиться на лунный свет, льющийся на профиль моего мужа.
В его лице нет никаких резких граней, они все плавные, чувственные и взывают ко мне. Мои пальцы зудят от необходимости проследить плавные линии и болят от потребности проверить: будет ли его борода мягкой или колючей под моими ладонями.
Без предупреждения он бросает резкий взгляд на меня, пригвождая меня к месту. В его взгляде издевательская надменность.
Уголок его восхитительного полного рта приподнимается в усмешке:
— Нравится, что ты видишь, Фей?
Жар расцветает на моих щеках от позора, что меня поймали, глазеющей на него. Я опускаю взгляд, пялясь на свои колени, и проглатываю свои неравномерные вздохи, пока мои ладони сжимаются вместе из-за нервного страха.
Он делает движение, которого я и предвидеть не могла, — нападает, сжимая мою челюсть в болезненной хватке, поворачивая мою голову так, чтобы встретиться ещё раз лицом к лицу.
— Я задал тебе вопрос, жена, — его мягкий голос изящно пропитан ядом, и я упрямо опускаю свои глаза вниз, не осмеливаясь встречаться с его взглядом.
Его пальцы впиваются в мою кожу, пока он усиливает свою хватку, а мои накрашенные губы сжимаются, когда он слегка трясет меня, требуя ответа.
— Тебе бы не помешало хорошо усвоить урок: когда я спрашиваю — ты отвечаешь. Когда я хочу — ты даёшь. Посмотри на меня и ответь: тебе нравится, что ты видишь? — от его властного тона я впадаю в прострацию. Она сменила мое бархатное искушение. Даже не поднимая глаз, я могу лицезреть то, как его полный рот формирует слова: «хочу» и «даёшь», но если он хочет, чтобы я подняла свои глаза на него, я дам ему это. Я дам ему всё, что угодно, за большее количество нежных слов, независимо от боли в моей челюсти или паники в моей груди.
— Да.
Мои глаза встречаются с его, и я удерживаю его пристальный взгляд в поддельной демонстрации силы. Я не сильна, я — ничто, но я притворяюсь разноцветным ярким огнем, который может расплавить лед в его глазах.
Моё признание приносит удовлетворение лишь на секунду, затем он отбрасывает меня прочь с силой, которой хватило, чтобы ударить меня головой о стекло с глухим резкий звуком,
Если он думает, что эта демонстрация отвращения заставит меня и дальше зажиматься, то он ошибается. Не его агрессия пугает меня, а его красота.
Люди ошибочно полагают, что все, радующее взор, должно быть обязательно хорошим. Наши инстинкты говорят нам, что зло не скрывается под привлекательной маской — это невозможно.
Любой человек с обостренным чутьем знает, что это ложь, это только для того, чтобы поймать в ловушку. Природа показывает нам, что красота может быть использована против нас, соблазняя сладким нектаром, подобным венериной мухоловке, стремящейся объесться нашей плоти и медленно переваривать наши жизненные силы. Это только средство к существованию. Это делает Коула ещё более опасным. Он не пирует, чтобы питать своё тело, он делает так, чтобы насытить свою потребность. Он — плотоядный монстр, а я — его следующая жертва.
Автомобиль начинается движение без очевидного указания Коула и выезжает на тихую улицу. Я хочу спросить, куда мы едем, но проглатываю слова, зная их тщетность. Я сижу в тишине, которая настолько оглушающая, что я борюсь с потребностью закрыть свои уши руками в надежде заблокировать её снаружи. Не более, чем через десять минут, мы паркуемся на улице у невзрачного таунхауса в неблагополучном районе Лондона. И вновь улица кажется странным образом тихой, даже в этот поздний час: без проезжающих автомобилей или такси, никаких припозднившихся людей, гуляющих с собаками, или даже гуляк, возвращающихся домой с вечерних посиделок.
Я смотрю на здание, облицованное серым кирпичом, и замечаю вспышки света за тусклыми чистыми занавесками, как если бы кто-то внутри смотрит в темноте телевизор.
Сосредоточившись на доме, я не замечаю движение Коула до того момента, как он мягко размещает свою руку на моей. Его прикосновение немедленно успокаивает дрожание моих пальцев, которые переплелись так сильно, что костяшки побелели. Я вздрагиваю, мягкий контакт неожиданный и полностью противоречит тому, как он прикоснулся ко мне менее чем четверть часа назад.
— Настало время тебе узнать, кто твой муж, Фей. Пойдем.
Он буквально разрывает пальцы, разделяя мои руки, и берет мою левую руку в свою. Затем открывает дверь и выходит на улицу, мягко вытаскивая меня за собой.
— Это твой дом? — слова срываются с моих губ, пока я пялюсь на типовой белый поливинилхлорид, из которого сделана передняя дверь с дешевыми медными светильниками и уродливыми двойными застекленными панелями.
Он усмехается от отвращения и тащит меня на небольшую лужайку, с пронзительным скрипом открывая ржавые ворота.
— Это работа — не игра. Только тараканы живут в лачугах, и ты увидишь, как твой отец обращается с насекомыми, которые воруют у него. Смотри и учись. Это будет твоим уроком, и если ты будешь мудрой, то накрепко запомнишь.
Он тащит меня наверх по трем низким ступенькам, а затем я замечаю широкую тень, появившуюся из узкого прохода между этим домом и следующим. Тень приобретает форму мужчины, его массивное тело и лицо в шрамах свидетельствует о том, насколько неудобно он себя ощущает, скрываясь в темноте, готовый атаковать.