Обреченные на месть
Шрифт:
И вот более четверти века спустя я так же иду по пыльному тротуару мимо каких-то строек, ем мороженое и не знаю, кто я. Может, тот солдат с мечом, а девочка на руках — выросшая и повзрослевшая Ангелина. А от кого я ее защищаю? От таких же граждан некогда общей страны — многонациональной семьи братских народов. И как это произошло, что за какие-то десять лет мы стали как лютые враги в гигантском загоне огороженного колючей проволокой бывшего ГУЛАГа? Кто же смог нас за такой короткий срок опустить по самые ноздри в мутную зловонную жижу сегодняшнего бытия? И как мы теперь очистимся? Кто нам в этом поможет? Я вспомнил, что недавно, может около месяца назад, я также решил пройтись без цели по улице, пока моя машина находилась в автомастерской и дожидалась очереди на замену масла. Проходя мимо церкви, я решил зайти в нее. Был престольный праздник, люди стояли к причастию. Внезапное желание исповедоваться подтолкнуло меня к немолодому священнику. После исповеди, отпущения грехов и напутствий священник сказал мне, что, поскольку желание мое было спонтанным и загодя я к причастию не готовился, пил чай утром и курил, то он советует прийти на причастие в следующий раз. Поблагодарив его, я поставил свечи и направился к выходу сквозь плотное кольцо верующих, извиняясь и прося разрешения пройти.
В это время молодой, комсомольского вида попик ни с того ни с сего начал взывать с алтаря, бросая на меня недвусмысленный возмущенный взгляд и обращая тем самым на меня внимание стоящих к причастию мирян. «Взрослые люди должны исповедоваться загодя, не вламываться к исповеди во время причастия и говеть перед этим, иначе и принятие причастия является грехом!» — благовествовал он. Я чувствовал, как сжались прихожане и, виновато поглядывая на меня, залетного, опускали глаза. А попик все продолжал громким звонким голосом что-то вещать мне в спину. Уже у свечной лавки, не выдержав, я сказал как бы всем стоящим близ людям: «Да ушел я, ушел. И не причащался вовсе, а только исповедовался». И согрешил тут же, назвав его комсомольским агитатором и решив, что новая метла не всегда чисто метет… Но, выйдя из храма, я с сожалением ощутил: непривычное возвышенное чувство, которое повлекло меня к исповеди, напрочь пропало. А его место заполнили горечь и раздражение…
А вот сейчас вновь появилось то самое возвышенное чувство. Я не спешил, глядел по сторонам и доедал свое мороженое, такое же безумно вкусное, как когда-то в детстве. И мне казалось, что я, как и тогда, сбежав из интерната, иду к доброй бабушке. Останусь у нее, скажусь больным, и мы будем вместе домовничать… На этой мысли я остановился, вдруг подумав: «Это что же за сиротская доля у меня такая!» И закурил.
…К госпиталю мы добрались почти одновременно. Вначале я, а через пару минут подъехал на лимузине и с охраной Алекс. Поздоровавшись, он ушел на территорию госпиталя, оставив меня и охранников на проходной. Вернулся довольно скоро с тонкой полиэтиленовой папкой медицинских документов.
— Ну что, Слава, давай садись в машину и поедем для начала где-нибудь перекусим, — предложил он.
Я покорно уселся вместе с ним на заднем сиденье лимузина.
— Ты знаешь, где можно поесть хорошего шашлыка?
— Мест много, но хвалят «Кавказскую пленницу» на проспекте Мира у кольцевой станции метро.
— Ну вот и хорошо, едем туда, — сказал он водителю.
По МКАДу, а затем по Ярославскому шоссе мы довольно быстро домчались до популярного ресторана, интерьер которого был оформлен в виде старой кавказской сакли. Разместившись в небольшом зале за просторным грубым, но по-домашнему удобным деревянным столом, мы все, за исключением водителей, наполнив бокалы, выпили холодное красное «Каберне» и закусили его лавашем. Вслед за этим нам подали огромное блюдо горячего, чуть дымящегося ароматного шашлыка. Аппетит не замедлил прийти. Видимо, сказалось напряжение последних дней.
Мне нравилось то, что Алекс со всеми на равных, без всякого снобизма и апломба разговаривал и шутил. Было заметно, что его люди относятся к нему с симпатией и уважением. Разговор велся о еде, видах шашлыка и бастурмы, достоинствах вин и коньяка. Плотно отобедав и выпив кофе, охрана и водители вышли покурить. Мы остались вдвоем с Алексом.
— На это время, Слава, — начал он, — о твоей машине ничего неизвестно. Без колес оставаться ты не можешь, и если сегодня так ничего не прояснится, то завтра утром сядешь на «тойоту». Это машина Ангелины, но она на ней практически не ездила. Небольшой дамский джип, но довольно шустрый и послушный в управлении. Я прислал его дочери в ее 21 год на совершеннолетие по-американски. Отмечали мы его прошлой осенью, а права она получила только этим летом. Ну и водительского опыта, естественно, не имеет, так что выручай. Заодно и подучишь ее, поднимешь, так сказать, ее лэвел, то есть уровень водителя. Думаю, что инструктор из тебя выйдет неплохой. Лина сейчас на Нижней Масловке, в квартире дальних родственников. О ней пока ни одна сволочь не знает. Бегать по отелям себе дороже, а здесь участковый соседом на этаже, хотя и это не панацея, но все-таки… Лина сейчас там наводит порядок и обустраивается, так что вот тебе адрес, поезжай. Машина завтра будет у подъезда. А у меня еще очень серьезные дела на сегодня намечены. Кстати, у Лины есть все номера телефонов и при необходимости секьюрити у вас будут. Достаточно самонадеянной глупости, после которой льется кровь. С этими ублюдками надо быть начеку постоянно. Они не угомонились — это факт, и еще покажут свои шакальи рожи. Ну а теперь поезжай с Богом и поцелуй Лину от меня тоже.
Глава XIV
Клан Ромзановых уже довольно давно обосновался в Москве. Старшие братья Адам и Юник появились в столице в начале 70-х. По первости, сделав фиктивные браки, торговали с лотков на выезде — от магазинов. Старший — апельсинами, младший — модными тогда пластинками Давида Тухманова у Павелецкого вокзала. Не брезговали и перекупкой краденого, да и сами как-то раз попались на воровстве в студенческом общежитии. Отделались легко, вернув хозяину его импортные шмотки и заплатив штраф за моральный ущерб. Получили по пинку под зад и вылетели на снег из дверей корпуса. Этим потерпевший удовлетворился и заявлять в милицию не стал.
Время шло своим чередом, и уже при горбачевской перекройке Адам был хозяином овощного магазина в пределах Садового кольца, а Юник крышевал в центре магазин «Ковры».
Тимерлан появился позже, оставив в Грозном полуразрушенный дом. Обходными путями, через Ингушетию выбрался с театра военных действий и дальше, через Осетию и Краснодарский край благополучно покинул Кавказ — родину своих предков. Ностальгия его не мучила.
За полтора года войны он от сержанта (такое звание было у него после срочной службы в СА) дошел до командира полевого отряда в двести человек. Численность отряда, правда, постоянно менялась, так как наемники могли уходить в свои тейпы, особенно часто весной и осенью — большинство из них были земледельцами и скотоводами, и их помощь была необходима оставленным семьям. С появлением в отрядах арабских и афганских комиссаров — талибов и их фанатиков-бойцов, а также новообращенных «мусульман» — наркоманов и гомосексуалистов из Крыма, Литвы, Западной Украины, Молдавии и прочих мест ближнего и дальнего зарубежья, обстановка в отряде изменилась к худшему. Начались раздоры, фальшивые деньги порой были североафриканского происхождения, и качество этих долларов значительно уступало и иранским банкнотам, и албанским сто — и пятидесятидолларовым купюрам.
После завершения первой чеченской войны бойцы Тимерлана в большинстве своем разошлись по станицам и горным аулам получать компенсации и восстанавливать свои хозяйства. Внезапно, разорвавшимся фугасом вспыхнувшая вторая чеченская война не оставляла никаких надежд праздновать победу. Бойцов не хватало, как и мужчин для ведения хозяйства. Все видели это и знали о своей обреченности. Старейшины взывали к миру и сохранению родов. Голод и раздоры были расплатой за годы прежней эйфории. Свои грабили и убивали своих же за пшеницу и комбикорм для скота. На полях сражения оставалось все больше и больше афганских талибов и арабских наемников. Вот тогда-то, договорившись через посредников из ФСБ с армейскими передовыми частями, Тимерлан распустил своих нохчи по домам, а сам с десятком бывших бойцов, захватив «полковую кассу» новеньких фальшивых долларов в полтора пуда весом, перешел границу Ингушетии. Сдал федералам оставшихся боевиков-талибов, львовских наемников вместе с литовско-латышскими снайпершами, так называемыми «белыми колготками». Это была цена новой жизни.
Часть денег пришлось подарить в «откат», но остальных было вполне достаточно для хорошего старта его новой судьбы. В Москве отмыть фальшивки не представляло большого труда. Адам и Юня крепко стояли на ногах. Люди Тимерлана пришлись как нельзя кстати. Особых поручений хватало, да и заполнившие Москву азербайджанцы, трусливо не пришедшие на помощь чеченскому народу, нуждались в сильной руке подчинявших их себе бывших бойцов джихада. Всего за год под Тимерлана и его братьев «легло» несколько серьезных доходных мест, среди которых были два казино и ночной клуб «911». Схема была проста — вначале входили в долю, откупив часть, а далее все шло по накатанной системе — прибирали весь бизнес к рукам.
Друзья из ФСБ не потеряли его в московской толчее — предложили сотрудничество, и он, конечно, подписался. Да и не в чеченских традициях было отказывать сильным мира сего, ибо и великий пророк Магомет говорил об этом: «Будьте всегда на стороне сильнейшего»…
Предложение войти и взять под контроль «медицинский» бизнес поступило полгода назад от его новых покровителей. Дело было перспективное, с захватывающей дух многомиллионной прибылью. А роль не новая и хорошо знакомая. Упор делался на то, что необходимо опекать одну из девушек ночного клуба с сакраментальным названием «911». Ангелина была хороша собой и талантлива, явно обладала актерским даром, превышавшим обычные рамки танцовщицы варьете и стриптиза. Тимерлану она понравилась, он увлекся ею не на шутку. Его влечение переросло в страсть, и вскоре Лина стала ему больше, чем любовницей.