Обреченные на вымирание
Шрифт:
Глава 14. Неблагодарные гости 4
– Не это ищешь?
– я повернулся. Андрей стоял рядом, привалившись спиной к почерневшим доскам, и протягивал мне зажигалку. Не мог вспомнить, как она у него очутилась, но это было неважно. Я взял зажигалку. Палец дрожал и соскакивал с ролика.
– Дай сюда, - нетерпеливо проговорил Андрей. Забрал зажигалку и со второго раза воспламенил газ. Прикрывая рукой пламя, поднес к подрагивающему кончику сигареты. Я благодарно кивнул и жадно втянул густой дым. Вперил взгляд в лунки, бомбардируемую дождем, и курил. Андрей постоял еще немного рядом, затем пошел к дому.
На этот раз я докурил сигарету до фильтра. Вдали у горы снова завыла собака. По коже прошел мороз, я бросил окурок в лужу и поспешил к Андрею.
Он стоял у стеллажа со стекляшками, открывал их поочередно, подносил к носу, осторожно нюхал, морщился, затыкал и ставил на места. Услышав скрип двери, обернулся.
– Вдруг спиртягу найду, - подмигнул мне.
– Выпить нам сейчас в самый раз. Ты бы жахнул, Михалыч?
– Жахнул. Но лучше пива. Холодного пива.
– Губа не дура. Кто ж от пива отказался бы. Но, как мне кажется, в этом кельдиме пива не пили. Самогон, брага еще может быть, но пиво - вряд ли.
Я уперся руками в низкий подоконник, посмотрел на серое промозглое небо, на прерывистые почти вертикальные нити дождя, на расквасившуюся землю и мне стало тоскливо, как той собаке, что выла. Хотелось поскорее выбраться из этой дыры и забыть, забыть про все, что здесь случилось.
Андрей выглядел бодро, казалось, происшедшее и увиденное его нисколько не касалось:
– Неа, нет ни шиша.
Я обернулся на голос. оАндрей поставил последнюю склянку и придирчивым взглядом обводил комнату.
– Похоже, старикан здесь один прозябал.
– С собаками, - добавил я.
– Да, с собаками. И сам в животное превратился. Поэтому псы его не трогали, за своего приняли. Все думаю, как он столько народа замочил? Собаками затравил что ли? Или как нам, подмешивал в еду яд?
Я пожал плечами. Еще около получаса мы ходили по дому, заглядывали в углы, открывали двери.
– Кажется, дождь заканчивается, - Андрей подошел к окну и тоже посмотрел на небо.
– Надо улетать. Забираем консервы и двигаем к самолету. Время поджимает, - он засуетился, - этот мешок подойдет. Давай, Михалыч, сгребай сюда банки.
– Андрей взял с полки мешок, растянул горловину.
– Как пойдем?
– спросил я, укладывая трофеи.
– Так же, как и пришли. Через коровник.
– Там же эта…, собака со щенятами.
– Она не опасна. А в случае чего и пальнуть можно. Кстати, один патрон дал осечку, ты слышал?
– Да, слышал. Еще старик там с самого начала был и все видел.
– С чего ты взял?
– Андрей пристально посмотрел на меня.
– Я не слышал, чтобы пружина на двери скрипела, когда он заходил. Только когда мы выходили, - я перестал складывать банки и смотрел на него.
– Вона как. Получается, он стоял и смотрел, как нас собираются сожрать?
– Не знаю.
– Тварь. Правильно, что его подстрелил. А я думал, он на шум прибежал, - Андрей задумался на мгновение, потом встрепенулся и сказал.
– Ладно, хватит болтать, давай догружаем и чешим по холодку.
Спустя минуту все было готово.
– Михалыч, попробуй. Поднять сможешь?
Я скрутил горловину в жгут, подсел, закинул мешок на плечо, выпрямился. Было тяжело, но я не сомневался, что смогу донести.
– Нормально, - сказал я.
– Вот и добренько, - он еще раз осмотрел комнату.
– Больше нам здесь делать нечего. Двигаем, старичок.
Андрей открыл шире дверь, перешагнул через труп старика и устремился к двери, ведущей в хлев. Я старался не отставать. С замиранием сердца, и внутренней неприязнью переступил через мертвеца. В какой-то момент показалось, что он схватит меня за мошонку. Поспешил сделать шаг, споткнулся о деда и чуть не упал.
В это время со звуком растягивающейся пружины Андрей распахнул дверь в коровник. Узкие, пыльные, засиженные мухами окошки едва пропускали дневной свет. Болезненный и слабый он только рыхлил темноту на середине, но под стенами оставалась густая чернота, в которой скрывались мои страхи и копошились крысы.
– Давай в темпе, - Андрей щелкнул выключателем на фонаре. Мы двинулись по центряку за бледным желтяком. Светлый контур по краю железного листа, закрывающего проход, казался неимоверно далеким. Я семенил за Андреем, изредка подпрыгивал, поправляя мешок на спине, что сопровождалось глухим жестяным бряцаньем.
Пройдя шагов тридцать, услышали знакомый утробный рык. Андрей направил фонарь в ту сторону. Изуродованная собака лежала на соломенной подстилке, у ее брюха копошились щенки.
Мы уже прошли мимо, когда она залаяла. Хотя я и ожидал, что она, в конце - концов, откроет пасть, громкий резкий звук, отраженный от стен прозвучал, как грохот выстрела. Я вздрогнул.
– Закрой пасть!
– зло прикрикнул на нее Андрей.
– Жаль на тебя пулю тратить, дура!
Собака зашлась еще громче. Откуда-то справа за хлевом ей вторило заливистое гавканье из нескольких глоток.
– Бежим, - крикнул Андрей и сорвался с места. Он быстро разорвал между нами дистанцию. Я не поспевал, тяжелый мешок мешал двигаться, банки больно колотили по спине. Андрей уже подбегал к выходу, а я даже не преодолел половины коридора. За спиной надрывалась искалеченная сука.
– Ан-дрей, - прохрипел я. Пот катился по лбу и щекам, мышцы налились свинцовой тяжестью, воздуха катастрофически не хватало. Сердце лупило в грудную клетку, как боксер по груше. Казалась, что я двигаюсь непростительно медленно, почти топчусь на месте, что меня сможет догнать даже собака с отсохшими ногами. Андрей остановился у выхода. Он отодвинул железный лист и целился из пистолета в сторону приближающегося гавканья.
Прогрохотал выстрел, громко, раскатисто, пробежал по коровнику, ударил по ушам, забежал за спину и отразился вторым эхом от торцевой стены. Следом послышался жалобный, пронзительный визг. Гавканье на мгновение стихло, но потом возобновилось.
– Скорее, Михалыч!
– раздался нетерпеливый голос Андрея, - что ты тащишься, как беременная баба!
Я разозлился, весь вспыхнул, но ничего не мог ответить, я задыхался и изнемогал. Мешок с консервами все сильнее и сильнее гнул меня к полу. Уже шагом, едва волоча ноги, даже не пытаясь изображать бег, наконец, доплелся до выхода. Андрей критически осмотрел меня и по-дружески, сочувственно сказал.