Обречённые. Том 1
Шрифт:
Генерал Манун ошибся. Это была не миротворческая операция, а война.
Страшненький лес расступился внезапно. Показались громоздкие, впечатляющие даже теперь руины. Такие Мэтхен уже видел в Митино — а Митино, если верить найденной незадолго до начала войны карте, уже в черте бывшей Москвы, хоть и за Кольцевой. Но здесь была не Москва, а лишь ближайшее предместье. По терминологии той далёкой эпохи — город-спутник. Впрочем, если верить той же карте, в городе было три огромных завода. Это радует: потом, после операции, в лабиринтах корпусов и цехов легче скрыться, если не получится прорваться к Алёшкинскому лесу. В отличие от домов, заводы в Подкуполье поддерживались в относительном
Но заводы — дальше к северо-востоку, здесь раньше был «спальный» район. Теперь на месте «высоток» громоздились необозримые завалы бетонного крошева. От времени бетонные блоки крошились, ржавела арматура — наставал момент, когда стены и перекрытия рушились под собственной тяжестью. Порой от какой-нибудь мелочи, порой просто от времени, верхние этажи осыпались, проваливались сами в себя, обрушивая обветшавшие этажи пониже, и так до самой земли — или до сохранивших прочность перекрытий. Впрочем, ветшали и устоявшие стены, когда-то неизбежно наступал их черёд. Последними проваливались подвальные перекрытия, и на месте когда-то высокого здания оставалась гора бетонного крошева, перевитая ржавыми железными прутьями. Потом уплотнялась, оседала, зарастала слизью и она.
Здесь, практически у ворот Москвы, разрушение уже вступило в последнюю стадию. Это старые, построенные до середины двадцатого века двух- и трёхэтажные дома худо-бедно противостояли времени, местами там ещё были вторые этажи. Когда-то подпиравшие небо высотки оказались слабее. А говорили когда-то: монолитные конструкции, монолитные конструкции, на тысячу лет хватит… Впрочем, может, в нормальном климате они бы и простояли несколько веков. Проектировщики не предполагали, что стоять им придётся в агрессивной среде, под кислотными дождями и едкими ветрами, посреди вечной гнили и сырости.
Дождь то усиливался до ливня, то ослабевал, но не стихал ни на миг. И всё-таки, на всякий случай, Мэтхен предпочитал держаться на краю улицы, поближе к каменным курганам домов. Время от времени приходилось снова падать в грязь — разумеется, даже в такую ночь по мёртвым улицам проносились бронетранспортёры. Прополз и приземистый, похожий на исполинский утюг танк — Мэтхен не смог определить тип. И Отшельник что-то давно не подаёт голос… Всё ли у него в порядке? Всё-таки зря там оставили пленных учёных, их нужно было или перебить, или хоть связать попрочнее. Ну ничего, покончим с вражеской головкой, и будем думать, на что их употребить. Главное — чтобы выиграть хотя бы сутки.
Они перебежали одну широкую дорогу, потом ещё одну, перелезли под сооружённым уже забарьерцами временным мостом через вонючий ручей, что неспешно стекал в пересохшее водохранилище и терялся в многометровой толще грязи. Дорогу преградил широкий пустырь — наверное, Ленинградское шоссе. Его, как ориентир, показывал Ярцев на навигаторе. Судя по колеям, оставленным вражеской техникой, по выжженным пятнам, оставшимся после посадки гравилётов, днём тут прошла немаленькая группировка.
Противоположную сторону шоссе закрывала покосившаяся стена из пластмассы, через щели были видны ряды колючей проволоки под напряжением — граница временного военного городка. Несколько вышек, с пулемётами или даже плазмострелами, но главное — мощные прожектора, скользившие по шоссе. До противоположной стороны и тем более развалин крупных зданий они не добивали, быстро теряя силу в смоге. Но проскочить через шоссе, уже понял Мэтхен, нереально. Стоит сунуться — и всех скосят кинжальным огнём, а может, накроют и миномётами. Сам Мэтхен на месте коменданта держал бы рядом пару боеготовных танков — как говорится, лучше быть живым параноиком, чем мёртвым оптимистом. Ну, и снайперов
Ещё несколько ламп горели на той стороне, за забором из прошлой эпохи. А вот непривычно новые и чистые, только что смонтированные модульные строения были уже новоделами. Мэтхен такие видел в разгромленном военном городке под Гедеоновкой. «А вон та будка на перекрёстке — КПП, — определил Эрхард. — А дальше — казарма. Только вот не понять — солдатская или офицерская? В любом случае дальше незаметно не пройти. Проклятые прожектор, проклятое шоссе, на котором все как на ладони…»
— Что будем делать, командир? — не по-уставному вопросила Хухря.
— Оружие к бою! — скомандовал Мэтхен. — Приготовиться. Как услышите первые взрывы — бегом марш на ту сторону!
«Эти отвлекутся, тогда хоть кто-то проскочит» — подумал он, негодуя, что будет потеряно несколько драгоценных минут. А ведь и без потерь среди своих наверняка не обойдётся…
Мэтхена насторожил шорох. Справа, где залёг Хрюк, раздалась приглушённая матерщина, возня, пара глухих ударов.
— Командир… Эрхард! — горячий шёпот над ухом. — Кажись, местного взяли…
Мэтхен осторожно подполз к оврагу. Откуда он тут, когда на навигаторе, наоборот, значился бугор? Овраг был совсем невелик, на дне топко от нечистот. Пахло соответственно, хорошо хоть, дождь из отравы кончился…
— Давай сюда, Костолом.
Хрюк и Юзьвяк, кривоногий парень из сафоновских, цепко держали щуплого то ли мужичка, то ли подростка. Коротенькие уродливые конечности — ног две, зато рук аж три, впрочем, пальцы на них не больше, чем у самого Мэтхена на ногах. Всё тело покрыто шерстью, на висках она свисает сальными от грязи пейсами, зато на макушке топорщится, подобно плюмажу шлема древнего легионера. На Мэтхена уставились три подслеповато прищуренных глаза, два крохотных, растущих прямо из скул, и один огромный, во лбу. С таким зрением он бы наверняка испытывал проблемы с ориентацией — но всё компенсировали колоссальные, достойные слона уши, что привольно лежали на плечах. Чтобы не болтались при ходьбе, мужичок даже привязал свои локаторы к шее какой-то темёмкой.
— Ты кто? — как мог грозно вопросил Мэтхен. Мохнатое существо с мега-ушами отчего-то неимоверно веселило.
— Стась я, значит, — пробубнил пленный. Голос был, против ожидаемого, тихий и совершенно невыразительный, будто говорил робот. — Слышь, паря, а вы кто будете? Как хочешь, блин, но на этих одинаковцев вы, блин, не тянете.
— Это ты про забарьерцев? — уточнил Хрюк.
— А похрену мне, забарьерцы они или надзаборцы. Наши их одинаковцами зовут, потому что рожи, блин, похожие, как доски в заборе. — Пленный сощурил большой глаз, а малые, наоборот, выпучились так, будто собирались выскочить из орбит. Вгляделся в Хрюка, потом долго пялился на Юзьвяка. Тот едва удержался, чуть не треснул в громадное ухо. — Не, теперь точно вижу. Наши вы, как есть наши. А что это, блин, набольший у вас — совсем как одинаковцы, блин?
— Да я и есть человек, — не стал темнить Мэтхен. — Только вот другого дома, кроме Подкуполья, у меня давно нет. Потому и приходится стрелять в таких, как я. Так что отвечай — кто это «наши»?
— Да поселковые наши, химкинские, блин! — с готовностью сказал тот. Вид вооружённых подкуполян был ему как бальзам на душу. — На заводе, блин, со вчерашнего дня сидим. Припёрлись на своих, блин, громыхалках да тарахтелках, носятся по посёлку, блин, стреляют, что баб, что детишек — блин, да всех. Иных вообще огнём жгли, блин! А некоторых какой-то дрянью, значит, приложили, значит, чувство такое, что на тебе одежда горит. Наши-то и помчались изо всех щелей, прямо, блин, на пулемёты.