Обреченный мост
Шрифт:
— Я не буду акцентировать на факте внезапной встречи майора Павла Ефимова и партизана Хачариди. Они на Финской вместе бежали из плена, помните? Я их допрашивал.
Овчаров чуть заметно кивнул, непонятно, подтверждая или просто предлагая докладывать дальше.
— Возможно, это произошло случайно, — счёл за благо не настаивать Кравченко. — Хотя живучесть обоих вызывает некоторые вопросы. И Хачариди характеризуется неоднозначно. В целом да, конечно, в отряде постоянно на виду, участвовал во множестве боевых столкновений. Но партизанщины у него много…
— Не заговаривайся, — уже с заметной ноткой раздражения в голосе бросил Георгий Валентинович. — Партизанщина у партизана — это что, крамола или словесные фокусы?
— Есть и совершенно конкретное подозрение. Трое эвакуированных из отряда Беседина показали, независимо друг от друга, конечно, что Хачариди только инсценировал расстрел эсэсовца, гауптштурмфюрера Боске и разоблаченного предателя, лейтенанта Боске. То есть братьев Боске, — поспешил добавить Трофим Иванович, осознав, что в этой фразе «словесные фокусы» покруче, нежели в предыдущей.
Но полковник Овчаров только и спросил:
— Ну и?..
— По проверенным донесениям наших агентов, эти фашистские прихвостни сейчас уже в Керчи, и по крайней мере один из них находится на объекте, выделенном нами, как особо важный. А сейчас, как я понял, решается вопрос направить туда старшего лейтенанта Войткевича.
— Не его одного, — машинально добавил Овчаров.
— Вот именно, — подхватил, даже как бы обрадованно, Кравченко. — Ставим под угрозу всю операцию. Если Боске, тот или иной, и не встречался с Войткевичем, чего нельзя исключить, то наверняка слышали о нём от Хачариди. Он с младшим братом Боске, Мигелем, контактировал очень плотно. И сам Войткевич — в этом я полностью уверен, — действует, прежде всего, в личных своих интересах. И как поведёт себя…
— Ты это немчуре расскажи, Яшкою этим убитой, — хмыкнул Георгий Валентинович.
— А хороший агент всегда о прикрытии заботится.
— Вот пусть так и дальше заботится, — откинулся на спинку кресла полковник, выделив голосом слово «так».
— По крайней мере, — после паузы сказал Кравченко. — Его встречу с любым из этих Боске следует исключить.
Полковник Овчаров медленно покачал головой.
— Это, конечно, не в твоей компетенции… Но ладно, слушай сюда…
Туапсе. Штаб КЧФ. Разведотдел
— Таковой у нас с вами план вырисовывается, товарищи…
К разговору, перешедшему из госпиталя в привычные прокуренные стены и из разряда технического расследования в русло оперативного совещания, подключились молчаливый заместитель командира сводного разведотряда Тихомирова, майор Высотин и старший лейтенант Войткевич.
Чем-то схожи были, по наблюдению начальника разведотдела, Сергей Тихомиров, уже подполковник, но всё ещё сохраняющий неистребимый дух севастопольского «братишки» образца 18-го года (разве что трамваев нынче не переворачивает, не солидно), и Яков Войткевич. Впрочем, как вообще бывает, схож севастополец с одесситом.
— Как нам стало известно, — полковник Гурджава терпеливо разминал папиросу неизменного «Казбека». — Центральный штаб партизанского движения и Центральное управление «СМЕРШ»… вот уж не знаю, кто с чьей подачи… — на секунду задумался Давид Бероевич, почесав мундштуком выскобленный опасной бритвой череп. — Провели успешную операцию по внедрению нашего агента. Внедрили как раз в интересующую нас зондеркоманду 10 B СД генерального округа «Крым».
— К доктору Курту? — уточнил на всякий случай капитан Новик.
Рука у него за время, прошедшее после памятной эвакуации с остатками десанта, достаточно зажила, уже и повязку сняли.
— К нему, антихристу, — кивнул Тихомиров.
— И насколько ж глубоко ему «СМЕРШ» засадил? — поинтересовался, в свою очередь, Яков Войткевич так простодушно, что даже Михалыч (Тихомиров) хмыкнул, протирая большим и указательным пальцами глубокие залысины. — Та я имею в виду, шо дохтуру Курту нашего агента? — пожал плечами старший лейтенант. — Глубоко вправили?
Нарочито, наверное, употребляя «дохтура», «агента», «шо». Вряд ли это можно было объяснить последствиями контузии, полученной в Жуковке.
— Та не дюже, — совершенно неожиданно огрызнулся Гурджава того забавнее, что с его-то кавказским акцентом. Но тут же посерьёзнел. — Пока наш диверсант, лейтенант Мигель Боске, всего лишь «Хиви», «добровольный помощник» на службе СС. Он там, кажется, инструктор теперь по диверсионной работе. Сдаёт, понимаешь, помалу секреты «школы Старинова», — удручённо развёл руками Давид Бероевич, дескать: «А что поделаешь?» — Но вот его брат восстановлен в прежнем звании и должности. Личный порученец, проще говоря, адъютант-денщик доктора Курта, гауптштурмфюрер Эмиль Боске.
— Радует, конечно, что дети испанской революции так близко к нему подобрались, — скептически прищурился подполковник Тихомиров. — Но что это даёт в практическом плане? Как это нам поможет «Южный объект» уберечь?
— Ну, сами подумайте, — раскурил наконец полковник Гурджава папиросу. Нарочно, наверное, растягивая предварительные манипуляции, чтобы не смолить уж совсем одну за другой, как это у него повелось с начала войны. — Чтобы предотвратить подрыв моста, нам в обязательном порядке нужно знать схему минирования. Где там эти собачьи «хомутаторы», в которые вставлять надо.
— И прибрать к рукам рацию или что там, с чего сигнал на экстренный подрыв подают, — напомнил майор Высотин.
— Вот именно, — поморщился Гурджава. — И всем этим располагает командир зондеркоманды 10 B. Я так думаю — покамест только и исключительно он, — подчеркнул полковник, как водится, строкой табачного дыма.
— В таком случае полезно взять доктора Курта живьём, — подписался и подполковник. — Только и исключительно!
— Ну, вот и проследят наши испанские соратники, приближённые к драгоценному телу, чтобы мы его в горячке захвата не попортили, — согласно кивнул Войткевич. — Кроме того… — будто припомнил он. — Подполье!