Обреченный странник
Шрифт:
— В Сибирь! — хохотнул поручик.
— Зачем в Сибирь? — удивился Иван.
— Может, к прусскому королю обратно изволишь попроситься на службу? А чего? Он таких удальцов любит. Не набегался еще? Приказано тебя обратно в Сибирь доставить, и чтоб сидел там тихо, как мышь. Но о том разговор отдельный будет.
— А кем приказано? — не унимался Зубарев. Ему обязательно хотелось услышать имя высокого покровителя, по чьему распоряжению он, судя по всему, и выпущен из острога.
— Папа римский велел тебя туда доставить. А то, говорит, худо в Сибири без Ваньки Зубарева.
— Вы правду говорите али шутите опять? — недоверчиво переспросил Иван. — Чего вы надо мной, как над дитятей малым, насмехаетесь? Чем провинился перед вами?
— Ах, вам желательно о винах своих знать?! Так извольте. По решению господ сенаторов ты, купецкий сын Иван Зубарев, приговорен к смертной казни через повешенье. И приговор тот никто пока не отменял. И если тебя интересует мое мнение, то и пальцем бы не шевельнул, чтоб помешать палачу правый суд свершить. Благодари Господа Бога и … — он запнулся, не решившись назвать имени человека, который непосредственно отдал ему приказание по освобождению Зубарева. — Неважно кто, но до поры до времени решили дать пожить тебе еще из милости великой. Но чтоб нигде, запомни, нигде и ни перед кем не вспоминал тех, с кем встречался, говорил, в чьих домах бывал. А то… сейчас велю кучеру обратно поворачивать и собственноручно сдам тебя обратно в острог.
— Так поворачивай! Сдавай меня в острог, коль дружба людская для тебя ничего не значит! — закричал вдруг что есть мочи Иван и вскочил на ноги в коляске, намереваясь выпрыгнуть из нее.
— Стой!!! Куда?! Сядь!!! — закричал Кураев и схватил его за рукав, дернул вниз. — Раздухарился, как петух перед курами! Ишь, каков гусь! Герой, нечего сказать. Я бы на твоем месте так себя не вел, а ручки бы целовал. Мало я тебя повыручал из всяких переделок, а ты этакие слова говорить вздумал.
— Неча было и выручать меня, коль супротив собственной воли шел, вырывая назад руку, отвечал Зубарев, но все же сел обратно на сиденье, чуть успокоился.
— Вот–вот, ты еще попрекни меня, что я тебя от неминучей смертушки спас. Попрекни–попрекни, у тебя это здорово выходит.
— Хорошо, не буду больше, — опустил Иван голову, понимая, что спорить с поручиком бесполезно. — Когда в Сибирь поедем? Сейчас прямо, что ли? Мне бы в баньке попариться, а то в остроге завшивел весь, коростами зарос.
— Ко мне как приедем, то и в баньку сходишь, отдохнешь малость, а завтра поутру и поедем.
— Только в Тобольск я не вернусь, — не поднимая головы, буркнул Иван. Под Тюменью деревенька у меня собственная есть, Помигаловой прозывается, там и жить стану.
— Да хоть на Луне живи, лишь бы подальше от Москвы и Петербурга, а то опять в какую историю влипнешь, — с силой хлопнул его по спине Кураев и широко улыбнулся.
… Они ехали уже больше двух недель и проехали Нижний Новгород, меняя на почтовых станциях лошадей да останавливаясь на короткие ночевки на постоялых дворах. Стоял конец лета, и кругом, в полях, белели платки баб, жнущих хлеба; по дорогам, навстречу им, попадались крестьянские хилые лошадки со сложенными на них огромными снопами необмолоченного хлеба. Вдали маячили приземистые стога сена, огороженные заботливой хозяйской рукой невысокой изгородью; по пастбищам сонно двигались стада скота, подпасаемые мальчишками с длинными кнутовищами в руках, которыми они, время от времени громко щелкая, показывали свою строгость и радение в работе.
На одной из остановок, когда поручик пошел требовать смены лошадей, Иван двинулся размять ноги, осторожно обходя сваленные вдоль забора свежеспиленные бревна. Вдруг он увидел, как в конце улицы, поднимая клубы пыли, показалась вереница арестантов и послышался негромкий перезвон кандалов. Он с любопытством остановился и принялся разглядывать угрюмую толпу, неторопливо двигающуюся меж высокими деревянными заборами в глубь села. Солдаты, шедшие по бокам, измучились не меньше самих каторжан и поминутно утирали тыльной стороной ладони пот со щек, покрытых густым слоем пыли.
— Иван! — услыхал вдруг Зубарев крик, и, не сразу поняв, что обращаются именно к нему, повернулся назад, словно там еще кто–то мог находиться. — Да, тебя кричу, тебя, Иван, — донеслось до него, и, вглядевшись в строй арестантов, он наконец увидел кричавшего, и не поверил своим глазам: то был Ванька Каин собственной персоной.
— Каин?! — полуутвердительно крикнул он.
— Я! А то кто же еще! Господин офицер, разрешите с дружком потолковать, не сбегу, вы меня знаете.
— Только не долго, — махнул рукой драгунский офицер, которому, казалось, было глубоко наплевать и на арестантов, и на весь белый свет, настолько он устал от долгой дороги.
— Ну, здравствуй, — подошел к Зубареву, заметно прихрамывая на левую ногу, Иван Каин, — не думал, что свидимся…
— И я не думал. Значит, взяли тебя все–таки, а, Каин?
— Свои дружки и выдали. От сумы да от тюрьмы не зарекайся, так на Руси говорят. А ты куда едешь? В Москву?
— Нет, обратно к себе, в Сибирь.
— Слушай, а возьми меня с собой. Служить тебе стану, как пес преданный, башкой клянусь. А, Иван? — просительно залепетал Каин, и что–то необычное, униженное, молящее проступило в его облике.
— Как же я тебя возьму? Скажешь тоже. Не в лавке фунт мяса купить. Человек, чай. Да еще каторжный.
— А ты поговори с нашим офицером. Я за ним приглядываю, он за дорогу троих или четверых отпустил, родичам в руки передал, а в рапорте пишет, мол, померли дорогой. А кто проверять станет? Кому мы нужны? Поговори с ним…
— Поди, он не бесплатно отпускает, — замялся Иван, — а у меня с собой денег чуть всего.
— Да почти задаром, как я слышал. Целковый дай ему и дело с концом.
— Всего–то? — удивился Иван.
— А такова наша цена. Кобыла, и та дороже стоит.
— Бежать не пробовал?
— Не-а! Побегу, а кто из солдат выстрелит да попадет…. И все… нет больше Ваньки Каина. Ну, поговоришь? Братом тебе меньшим буду, в ногах спать стану, а скажешь, то и на большую дорогу деньгу добывать для тебя пойду.
— Про большую дорогу ты мне это брось. И без того бед мы с тобой оба натворили. Поговорю с офицером. Да только вот беда, не один я еду… Согласится ли он?