Обретая Бога
Шрифт:
– Ну что ты замолчал?! – внучка дергала его за штанину и совала в руки лохматого енота. – Еще расскажи, еще!
Внезапно Михаил вышел из оцепенения.
– А хочешь, сказку, которую ты еще не слышала? – он стал внимательно рассматривать зверей. – Это даже и не сказка, а то, что произошло давным-давно в далекой, далекой стране.
Маша в предвкушении всплеснула руками и молча кивнула. После этого почти два часа Михаил развлекал ее библейскими легендами, ничуть не смущаясь, что в роли того или иного героя у него выступали мягкие игрушки.
Когда он дошел до середины рассказа о поклонении волхвов, в комнату вошла жена, которая, судя
– Ну а теперь пойдемте на кухню, – она произнесла это так, будто только что наблюдала за самодеятельностью в сумасшедшем доме.
Маша начала что-то гундеть, а Михаил рассмеялся, представив себе, как он – убежденный атеист – выглядел со стороны со своим рассказом о плюшевых волхвах.
Вечером, когда они с женой наконец-то угомонили внучку и уселись перед телевизором, он решил, что не стоит тянуть с объяснениями:
– Марин, мне в ближайшие дни надо будет уехать, скорее всего на пару месяцев.
Он посмотрел на ее расстроенное лицо и вспомнил, как сильно ей пришлось переживать несколько лет назад, когда он с такими же словами рванул на Тибет. Тогда он хотел выяснить, что надеются обрести на этом нагорье его пациенты, и отправившись с этой целью в экспедицию, едва не погиб там в землетрясении. Однако сейчас у него были иные планы.
Михаил быстро понял, что хитроумная таблетка начала свое действие и довольно резко и даже несколько жестко пробудила в нем православный фанатизм. Все получилось практически так, как он и хотел. Судя по тому, что он ощущал сейчас, впереди его ждало что-то масштабное. Воображение рисовало ему вериги и власяницы, поэтому, чтобы не устраивать тут светопреставление и не опозориться перед пациентами, родственниками и коллегами, он решил подстраховаться и уехать на Афон. Там в случае тяжелого течения болезни, а именно так он мысленно называл реакцию организма на таблетку, его никто не увидит, и он сможет спокойно предаваться своим религиозным безумствам.
– Не переживай, – он притянул к себе жену. – Это не Тибет. Не Индия. Не Израиль. На этот раз я хочу изучить православие.
– Так у нас в городе этого добра полно, – Марина удивленно посмотрела на него. – Ты что-то скрываешь. У тебя глаза какие-то безумные. Может… Признайся, ты точно здоров?
Михаил сделал удивленное лицо:
– Да брось! Чувствую себя идеально. Просто все эти разговоры о Боге, беспрестанные признания в совершенных грехах, самоосуждение… Ты, конечно, не врач, но за годы жизни со мной уже почти стала специалистом. Поэтому, наверняка понимаешь, как мне мешает их упертая баранья уверенность то в собственной гордыне, то в этой самой греховности, которая их приведет в ад. А мне же надо назначать лечение! Но как это делать, если иногда я чувствую себя в тупике и думаю, то ли тут дозу надо повышать, то ли, извини меня, ремня всыпать за ересь. Скорби у них понимаешь, а не депрессия! Уныние и бесовские искушения вместо тревожной мнительности!
Она хихикнула:
– Ересь, уныние… Да, и правда, никогда не думала, что под маской верующих могут скрываться больные и наоборот. Ты так мне вбил, что мир материален… А оказывается, люди живут, страдают от… Как ты сказал? Ах, да… Скорби. Слово, будто из каких-то русских сказок. Поезжай конечно, только пожалуйста, будь там осторожен. Ты будешь мне звонить? Да, и кстати, скажи, где ты остановишься, чтобы я могла если что сразу прилететь.
Михаил слышал от пациентов, что звонить с Афона можно практически без проблем, но решил об этом умолчать. И конечно его просто умилило ее незнание законов. Он же выбрал этот полуостров неслучайно, ему меньше всего хотелось, чтобы в разгар его грядущего безумия там рядом появилась трезво мыслящая жена.
– Видишь ли, Марин. Сотовая связь там практически не работает. Ну а тебя… Тебя туда не пустят никогда.
– Это почему еще? – она выключила телевизор и возмущенно бросила пульт. – Там что? Военные действия? Тогда ты никуда не поедешь.
– Нет. Там все тихо и мирно. Но туда, видишь ли, женщин не пускают.
– И кто же это такой дурацкий закон принял?
Михаил не смог сдержаться и расхохотался:
– Вообще-то Богородица. Но тебе лучше думать, что это сделало правительство Греции.
Она приложила руку к щеке, как делали бабы на Руси перед тем как начать причитать от горя:
– Ох, вот, беда! Ладно, я поняла… Тебе и правда надо развеяться. Доконала тебя работа, ох, как доконала!
* 2 *
Спустя две недели, после ада бюрократических препонов Михаил вступил на Святую Афонскую землю. Какими-то правдами и неправдами он выбил себе неограниченное время пребывания на полуострове, а благодаря своим связям с ведущими клиниками Греции, получил долгосрочную визу в страну.
Однако на самом деле ему не так сложно было получить эти документы, как все это время скрывать бьющую через край веру в Бога, которая с полной силой обрушилась на него уже на следующий день после приема таблетки. Спасала только сила воли, благодаря которой он ничем не выдал себя перед женой и коллегами.
Ему хотелось выходить на площади и круглые сутки проповедовать Слово Божие, объяснять Марине, насколько он был неправ, когда убеждал ее в материальности мира, он мечтал обзвонить всех своих верующих пациентов и покаяться перед ними в своем скептицизме… Сначала он не делал всего этого, потому боялся опозориться – в нем говорили остатки рационального мышления. Но постепенно эта боязнь стала отходить на задний план. И вскоре он отбросил идею с проповедями, так как начал страшиться, что его обуяет страсть тщеславия. Такой духовной болезни он стремился избежать, а потому держал свою веру внутри себя и находил утешение лишь в мысленной молитве. Он твердил ее постоянно, умудряясь одновременно решать всякие дела и даже вести диалоги.
Но наконец, все мучения были позади. После пересечения границы монашеского государства, он быстро добрался до Пантелеимоновой обители, поговорил там с игуменом и, получив благословение на паломничество к горе Афон, приступил к реализации своей идеи, которая, вопреки его словам, не предполагала восхождения на вершину.
Заранее определив по карте самый безлюдный уголок на этой стороне полуострова, он отправился туда, оставив все вещи на попечение одного из русских монахов. Он не взял собой даже лекарств, так как решил, что целиком и полностью отдастся на милость Бога. Ему не хотелось ничего, кроме уединения. Он жаждал познать свою веру в тишине и спокойствии, следуя по пути исихазма – практики непрерывной безмолвной молитвы, безотрывной от аскетического образа жизни. Он осознавал, что нарушает множество веками сформированных правил, но не мог побороть свои желания.