Обретение мужества
Шрифт:
Диалог Альдонсы и Луиса (дело происходит в горах, куда Альдонса удалилась пасти коз), реплики Санчо, который, выглядывая из-за телеги, время от времени встревает в разговор, хотя ему недвусмысленно было предложено Альдонсой покамест пойти погулять, — все это идет под непрекращающийся веселый и добрый смех зала. Ну почему же, почему Луис, нам не быть вместе? Такой лейтмотив у Альдонсы. А Луис надумал посвятить себя богу и должен презреть земную любовь. Опять почему? Да потому, что от земной любви господь его отвратил, однажды в решительный момент подал знак, что она не для него. Как подал знак? Тут Луис совсем смешался и застеснялся... Юмор, веселый лиризм определяют пока тональность спектакля, но патетическая, трагедийная кульминация уже близко.
Потом была ночь, их ночь, а потом, как обычно,
Жесткая, беспощадная, захватывающая сцена, решающий смысл которой в том, что человеку, в душе которого проросли семена донкихотства, никуда от себя не деться. Даже если он искренне полагал, что хочет жизни отнюдь не донкихотской, а размеренной, спокойной. Но он не окажется в одиночестве, Дульсинея, прекрасная Дульсинея встанет рядом с ним. И рядом встанет верный Санчо, который ведь тоже совсем еще недавно думал, что куда как здорово до конца дней своих, попивая винцо, рассказывать зевакам байки о покойном своем господине.
Еще немало злоключений впереди, под стать только что случившемуся, и ветряные мельницы не раз швырнут оземь отважного рыцаря. Но люди нашли друг друга, пробудили друг в друге людей и готовы к новым дорогам.
Верность
1
Есть большая опасность в том, чтобы пересматривать старые фильмы, давно, когда ты еще был мальчишкой, оставившие в тебе неизгладимый след. Сегодня они могут не взволновать, ибо прошли годы и ты стал другим, но дело даже не в этом. Боишься, как бы не обесцветилось, не потускнело то, что вошло в тебя вместе с этими фильмами и бережно хранилось в душе много лет Как бы не оказалось, что это были наивные детские восторги, не больше, и негоже взрослому человеку придавать им слишком серьезное значение. Так случается.
Две из старых военных лент — «Жди меня» и «Два бойца» — я после колебаний решился все-таки посмотреть заново. После колебаний — потому что для меня именно эти ленты были дорогим, пронесенным сквозь годы ощущением времени, которое я по возрасту едва помнил, и вышло бы грустно и горько, если бы сегодня они прошли мимо, не взволновав, не задев.
Но они не прошли мимо, и, судя по реакции зала, я был в нем такой не один, хотя прекрасно понимал, сколь, по нынешнему уровню кинематографа, несовершенны эти ленты. Но в них было то, что неподвластно ни строгому профессиональному анализу, ни даже времени, беспощадно распознающему в искусстве все слабости и просчеты. Нет, в данном случае время проделало совсем другую работу Оно высветило в фильмах этих, сделало, быть может, даже более зримым, явным такое обаяние искренности и чистоты, душевного благородства и нравственной силы, которые именно сегодня способны и учить, и воспитывать.
В сердце каждого из нас живет потребность дружбы и верности, потребность в трудную минуту ощутить локоть близкого человека и самому, когда нужно, прийти на помощь ему Но особенность нормальных жизненных будней такова, что они редко требуют проявления этих качеств в их высшей концентрации. Это, разумеется, не в укор будням. Глупо, по меньшей мере, сетовать на то, что нет необходимости ежедневно рисковать собой ради кого-то, и не так уж много теперь у нас разлук, когда не знаешь, будет ли еще встреча. Нет, не надо опасаться размеренности, устроенности — в конце концов именно они благоприятны для серьезной, истинно творческой работы. Но надо опасаться, и чем острее, тем лучше, чтобы размеренность и устроенность из сферы бытовой, житейской не перебрались в сферу духовную, не разъели, не подточили, ее. Да, бестактно и стыдно изображать, подчеркивать на публике свою озабоченность судьбами людскими. Но только в сиюминутных делах и заботах не пропустить бы того момента, когда вдруг потребуется от тебя самоотверженность и верность на самом крайнем пределе. Они редко бывают, такие моменты, но ведь бывают же. И некогда приводить в порядок дела, и некогда раздумывать, тот ли момент, нет ли. Нужно безошибочно распознать его и встретить во всеоружии. А если придет он, замаскированный буднями и разными трезвыми житейскими соображениями, и ты пропустишь его — как потом жить?
И назначение искусства состоит, между прочим, и в том, чтобы пробуждать в нас готовность к испытаниям подобного рода. То есть они могут и не случиться, но готовность к ним все равно не пройдет бесследно, сделает нашу жизнь лучше, выше и чище.
Так вот — «Два бойца», «Жди меня». Дружба, любовь, верность — и война. В окопе, где сегодня тебя, раненого, вынесли с поля боя, а завтра то же должен будешь сделать ты сам.
В московской квартире, где женщина получает письмо, что муж не вернулся с боевого задания, и думает, как ей жить дальше. Выстоять или сломиться — дилемма, решаемая каждый день, каждый час, каждую минуту.
Нравственные вопросы, такой нежностью и такой болью опаляющие сердце художника, словно это его последняя нежность и последняя боль. Да они порой и бывали последними, потому что у художников тоже гибли друзья, и сами они, писатели, кинематографисты, случалось, не возвращались с войны...
Жди меня, и я вернусь
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: Повезло.
Не понять неждавишм им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Из симоновских стихов первых военных лет родился его сценарий «Жди меня». Фильм, поставленный А. Столпером и Б. Ивановым.
Он весь как бы пронизан настроением этих стихов, живет ими сегодня и еще будет жить.
Искусственность, примитивность военных эпизодов? Но, честное слово, сегодня это не так уж решающе важно. Сентиментальность, излишняя чувствительность? Есть и это. Но у актеров в этом фильме, в первую очередь у Бориса Блинова, играющего летчика Николая Ермолова, такая сила искренности, сопричастности судьбам героев, что даже их «переборы», их «чересчур», отзываясь сопричастностью этой, глубокой личной заинтересованностью, в конце концов помогают нам, сегодняшним зрителям, еще что-то почувствовать в тех годах, еще что-то понять в них. Наивная назидательность в построении сюжета (к верной жене муж вернулся, у неверной — погиб)? Но, знаете, бывает такой душевный накал, когда назидательность становится страстью. Это был фильм о людях, чья самоотверженность, верность именно в те безмерно трудные дни поднимались на захватывающую высоту. А сегодня для нас это фильм о том, что не имеем мы права терять такой высоты — никогда и ни в чем, ни в мелком, ни в крупном.