Обретение счастья
Шрифт:
— Ты знаешь, что весь мир — только любовь? — спросил Алексей.
— Да. Кроме любви, ничто не имеет смысла.
— И жизнь, и смерть все любовь.
— А все остальное суета сует. Душа приходит в этот мир нагой и нищей и уходит нищей и нагой.
— Все, что она может взять с собой — только любовь. Один из моих любимых поэтов писал: «Душа обязана трудиться и день, и ночь».
— Я слышала эту строку много раз.
— Но не поняла ее, не могла понять, потому что он говорил о любви. Если бы я был философом, то сформулировал
— Мне кажется, мы никогда не расставались.
— Мы на самом деле никогда не расставались, потому что реально только то, что мы чувствуем.
— А как же — другие, пути которых пересекались с нашими в эти годы?
— Не было других. Пути не пересекались, поскольку мы не изменили своих путей.
— Но каждый из нас так настойчиво и безуспешно боролся со своей любовью.
— Эта борьба была обречена на неудачу, потому что не было твоей и моей любви, а была и есть одна большая — наша.
Ольга проснулась, снова зажгла свечу и открыла Библию на странице 666, где значилось: «Книга Екклесиаста, или Проповедника».
«Доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника и не обрушилось колесо над колодцем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его».
Свечка оплывала воском. Причудливые натеки казались реальными живыми существами.
«Наверное, я теряю рассудок», — решила Ольга.
Короткие гудки прерывались треском и механическими голосами: «Неправильно набран код города», «Вызывайте телефонистку», «Вы ошиблись в наборе номера»…
Ольга, как полоумная, крутила диск, снова и снова натыкаясь на механические преграды. Номер телефона она помнила, как и все, что происходило много лет назад.
«Только бы номер не изменился… Восемь. Гудок. Восемьсот двенадцать… Вызывайте телефонистку…».
После многих безуспешных попыток она наконец услышала на том конце провода длинные гудки.
«Алло», — послышался сонный женский голос — молодой, непохожий на голос матери Захарова.
Ольга потеряла дар речи. Даже если бы она захотела произнести хоть слово, то не смогла бы.
«У него там женщина. Из тех, которые не пересекают пути? Конечно же, глупо и наивно было думать, что он коротает одинокие ночи», — Ольга опустила трубку на рычаг и выдернула вилку из розетки.
«А вдруг изменился номер. Или неправильно соединили? Или этот голос ей вовсе почудился?»
Ольга вышла в лоджию. Уставший город спал, словно предчувствуя большие перемены погоды. В соседнем доме светилось единственное окно, нелепое в окружении слепых темных глазниц.
Где-то внизу, у спуска в подвал, пронзительно вопили бездомные кошки. Их мерзкие мартовские визги были похожи на телефонные гудки.
Охваченная безысходным отчаянием, она проплакала до утра. А на рассвете решила, что больше не в силах жить затворницей и что, если уж судьбе было угодно наказать ее такой неистребимой любовью, то должна хотя бы объясниться с Алексеем. Для этого нужно ехать в Питер. Хотя бы с единственной целью: расставить все точки над «i».
Звонок в дверь был долгим и пронзительным.
— Оля, открывай! Я знаю, что ты дома, — Таня делала вид, что очень сердится. — Ты слышишь меня? Думаешь, раз выключила телефон, то я тебя не достану!
Ольга нехотя щелкнула замком.
— Привет, красотка! — подруга придирчиво рассматривала Бурову. — Ну-ка, повернись к свету! Молодая, красивая, умная богатая — а до чего себя довела… Посмотрись в зеркало, праздник ведь, самодостаточная моя.
— Мне надо ехать в Питер, — сообщила Ольга.
— Театр абсурда да и только. В Питер? Может, присядем на дорожку? Я, между прочим, с удовольствием выпила бы чаю.
— Сейчас… А ты раздевайся пока, сними пальто.
Чай «Pickwick» заварился быстро. Аромат лесных ягод быстро распространился по всей квартире. Глядя на прозрачный чайник для заварки из цейсовского стекла, Ольга вспомнила, что совсем недавно со свежезаваренным чаем сравнивала цвет глаз Алексея. Сколько воды утекло со времени того обеда на четверых!
Таня, расположившись в кресле, листала первый попавшийся журнал. Ольга обратила внимание, что на подруге было изящное темно-зеленое платье несложного кроя, но тщательно выполненное. «По цвету похоже на то, в котором она танцевала на пароходе», — Ольга поймала себя на мысли, что, как козлик вокруг столбика, ходит вокруг воспоминаний об Алексее.
— Оля, тебе ни к чему ехать в Питер. Захаров сам приедет в Москву семнадцатого.
— Откуда ты знаешь?
— Он приедет на премьеру. Вика играет одну из главных ролей в моей пьесе.
Чай продолжал распространять неземные ароматы. Драматургесса сделала несколько глотков.
— Амброзия… А теперь, подружка, рассказывай.
— Что рассказывать? — вздохнула Ольга.
— О том, что с тобою происходит. По симптомам на языке психиатрии это называется МДП.
— Как?
— Маниакально-депрессивный психоз. Ушла в себя, на людях не показываешься, нерабочее время проводишь в интересных беседах сама с собой… Кстати, мне звонил твой… Бывший. Спрашивал, как тебя найти. Я не «навела».
— Хоть за это спасибо… Я пыталась дозвониться до Захарова сегодня ночью. Трубку сняла женщина.
— Снова — страсти. А ты правильно набирала номер?
— Да, — Ольга назвала по памяти семь цифр.
Таня достала из сумочки записную книжку.
— Повтори еще раз.
Ольга повторила.
— Память у тебя явно девичья, подруга. На конце не двадцать два, а двадцать три, — она засмеялась. — Бедная женщина, разбуженная среди ночи твоим сумасшедшим звонком. Хорошо ты поздравила ее с праздником, нечего сказать.