Обручник. Книга вторая. Иззверец
Шрифт:
Да, да! Предлагал невероятное: чтобы Ленин очутился в России в гробу.
Тоже в фамильном, как и серебро, из которого они пили чай.
– Давайте остановимся на том, – сказал Ленин, – что дареный сюжет ничему не обязывает. Я никому не скажу, что подобное предложение исходило именно от вас.
Швейцария напоминала вечную невесту на выданье.
Она как бы хвасталась своей ничейностью. Суммировала и хранила в неприкосновенности свои предпочтения.
Но старалась не оглашать их при посторонних, поскольку была наводнена разного рода шпионами и соглядатаями.
Поэтому Владимир Ильич не исключал, что в уютном эмигрантском доме нет такого укромья, из которого пристально не следят за каждым его жестом, не говоря уже о словах, которые, – знали почти все, когда-то канут в хранилище собрания сочинений.
Да, именно сочинений.
Ибо его жизнь будет сплошной книгой со сквозным сюжетом, куда, спрессуясь, уместится время, способное до этого без особых хлопот течь и убывать.
– Есть еще одна мысль, – сказал хозяин застолья, раскуривая ненавистную Ленину трубку, но в своем доме хозяин – барин, – проехать непосредственно через Германию, можно сказать, легально.
– Интересно, но варварски непонятно, – констатировал Владимир Ильич.
– Ну коли совершить обмен баш на баш, как говорят в России, – продолжил очередной, как считал Ленин, выдумщик.
– Озеро на кабак или кукушку на ястреба? – всхохотнул Ленин, вспомнив такую поговорку, которая бытовала когда-то в Казани.
– В России, – тем временем не принимая шуток, продолжил эмигрант, – много интернированных немецких граждан.
Ну,
– Это – мысль! – вскричал Ильич. – Только надо ее подать так, чтобы она изошла бы от тех, кто далек от политических пристрастий.
Ленин, однако, умолчал, что активно разрабатывал план возвращения на родину через Францию и Англию.
Итак возникли какие-то перспективы. Правда, весьма призрачные.
Но это было больше, чем ничего.
Предлагаемое же выглядело не столько сугубо авантюрно, но как-то солидно, что ли.
И он произнес:
– Давайте пробовать.
Дом был покинут тайно, через черный ход.
А в гостиной долго еще горел свет, и если кто-то наблюдал за этим особняком со стороны, тот наверняка был уверен, что беседа грандиозно затянулась, может превратившись в конце концов в утешительную пьянку.
– Ну что тебе сказал он? – спросила Надежда Константиновна, едва Ленин переступил порог своего обиталища.
– Сначала чай! – вскричал он.
– А там разве вы общались всухую? – спросила она.
– В том доме была демонстрация серебра, а я…
О, это Крупская знала!
Владимир Ильич терпеть не мог пользоваться фамильной посудой.
– Столько чуждых мне губ ее ласкали, – говаривал в подобных случаях он.
Его рассказ она выслушала внимательно. Но одобрила вариант весьма сдержанно.
Ибо хорошо знала того, у кого только что побывал Ленин.
И не только его самого, но и дневники, которые он когда-то вел.
Она до сих пор помнит их, распахнутых явно небрежной рукой, где – ото дня ко дню – ползали жирные, явно не кусучие мухи.
Конец ознакомительного фрагмента.