Обряд на крови
Шрифт:
Все, что происходило с ним потом, виделось, как в густом молочном тумане: черная длинная тень, метнувшаяся к нему не от поленницы, а откуда-то с совсем другой стороны — от входа в землянку; выпученные блестящие глаза здоровенного мужика с бородой широкой, как лопата; громадные лапищи, мертвой хваткой сомкнувшиеся у него на горле…
— Здорово, Сань. Давненько мы не виделись, — едко бросил Мостовой, глядя на своего бывшего закадычного друга. — Думал, наверно, что я тебя бездарно провороню? Рассчитывал нас врасплох застать?
— Да тебе, сучок, повезло просто где-то на мои следы наткнуться, — мигом сообразив, в чем дело, откликнулся Славкин, морщась
— Да однозначно — закончили, — отрезал Мостовой, с проскочившей в голосе ноткой неуверенности и, обежав торопливым взглядом Славкина, не отрывая глаз от него, спросил: — Калистрат, а ты его хорошенько проверил?
— Да все, как есть, ощщупал. И карманы вывернул. Ничё боле при ём нету.
— Что, ссышь, Андрюша? Ну, признайся? Да ты ж у нас всегда ссыкуном был, — подначил его Славкин.
— Врешь, как всегда, — успокоившись, показательно усмехнулся в ответ Мостовой. — А чего тебе остается, супермен картонный?
— Тогда скажи, чтобы мне руки развязали. Уже совсем не чувствую. Меня щитомордник в палец цапнул, когда я в яму провалился… Если действительно не ссышь, конечно, если очко у тебя не играет… Да хотя б при бабе-то не позорился… геррой. Вас же здесь — шестеро, а я — один, — сказал Славкин и, явно провоцируя Андрея, окинул присевшую у камелька притихшую Глушу открыто похотливым масленистым взглядом: — А, красавица?
Мостовой посмотрел на ноги Славкина, обмотанные сыромятными ремнями по всей длине, на его крепко перетянутые по запястьям руки, посиневшие и опухшие от нарушенного кровообращения и, неприязненно блеснув глазами, бросил:
— Ничего — перебьешься.
— Да тебе же хуже… Ты ж у нас пацифист, бля. Меня прикончить ты не сможешь — духу у тебя на это не хватит. Кишка тонка… А, начнись гангрена, запашок от меня пойдет убойный, поверь моему опыту. Ну, это, правда, твоя замута.
— Да ничего, перенесем как-нибудь. Не брезгливые. А нужда возникнет — так я сам тебе твои поганые грабки топором отхерачу. Уж тут ты не беспокойся, — сказал Андрей, но, увидев, как при его словах испуганно дернулись плечики Глуши, сказал: — Ладно… Никита… развяжи ему руки. На время… Пускай разомнет немного. А потом опять завяжешь. Только не так сильно. Калистрат слегка перестарался.
Никита ворчнул что-то недовольно, но не стал препираться. Подошел к пленнику и, присев на корточки, отложив карабин в сторону, поднял его связанные запястья, подцепил зубами кончик ремня, помотав головой, ослабил его и, распустив, отклонился.
— У-у-ух, — с преувеличенным облегчением выдохнул Славкин, пошевелил пальцами, потряс освобожденными руками и, резко выбросив вперед правую, сгреб одежду на плече Никиты, рванул его на себя, развернул и бросил себе на ноги. И тут же, обхватив его шею левой рукой, зажал под локтем голову Никиты в железный замок: — Стоять, сучки! Не дергаться! Бошку ему сверну! Стоять, я сказал, не двигаться! — А через секунду, в одно молниеносное, почти неуловимое взглядом движение выдернул правой из-за спины нож и прижал его к горлу Никиты: — Ну вот. А, говоришь, картонный! Да тебе, сосунку, до меня — как до Москвы раком.
— И что дальше? — насколько мог спокойно в возникшей ситуации спросил у него Мостовой, а его отвердевшие икроножные мышцы уже колотила мелкая противная дрожь, и язык прилипал к гортани. Спросил и с ужасом подумал: «У него же нож стреляющий?! А если — в Глушу?!»
— Да все, что угодно. Ты же для меня сейчас, родной, в лепешку расшибешься. Что скажу, то и сделаешь. Нужно будет, и эту кержачку свою ненаглядную на случку сдашь…
— Ну уж это ты…
— Заткнись! Заткнись и слушай, пока я добрый. Пока я этого Никитку вашего на ломти не порезал… А ты, щенок, не елозь мне тут, а то в момент сопатку отхвачу. — Оторвал на мгновение нож от горла парня, чиркнул кончиком лезвия его по носу и тут же вернул руку обратно. Из пореза обильно засочилась кровь, потекла тонким ручейком по подбородку парня.
— Ой, — вскрикнула Глаша и закрыла лицо ладошками.
— Иди-ка, девка, отсель! — гаркнул на нее Елизар. — Беги отселя к Аграфене!
— Стоять, я сказал! Я никого не отпускал!.. Один шажок только сделай, сикушка драная, и я ему в момент глаз вырву. А потом и второй — для пары. Вот тогда вы тут у меня все от радости в штаны наделаете… Я же не шучу, братишка, ты же знаешь? Так, нет?
— Знаю, — сглотнув застрявший в горле комок, произнес Мостовой и подумал: «Нельзя с ним спорить. Ни в коем случае! Только бы его как-то из себя не вывести?»
— Ремни на ногах разрежь. Быстро. Просто разрежь и отойди, понял?
— Ладно, — ответил Андрей, положил автомат на пол и взял из руки Назарова протянутый охотничий нож. Замялся на секунду, и Славкин тут же среагировал:
— И не пробуй даже, я быстрее. Ты уже не раз в этом убеждался.
Андрей разрезал ремни, демонстративно приподнял и развел руки в стороны и отступил на несколько шагов назад.
— Слушай, Сань, — сказал он после недолгой паузы. — Давай уже всю эту ерунду заканчивать? Хочешь уходить — иди. И я с тобой пойду — безоружный. Куда скажешь — туда и пойду. Куда прикажешь…
— Это само собой. Пойдешь, конечно. А куда ты денешься? Но это все — потом, попозже, — перебил его Славкин и, подергав ногами, сбросил с них разрезанные путы. Подтащил к себе сползшего Никиту и продолжил: — Я в твоем благоразумии, Андрюша, не сомневаюсь. Уж что-что, а этого дерьма в тебе — навалом… А сейчас мы пока с тобой малёк за жизнь погутарим.
— О чем?
— Да обо всем, братишка, обо всем. Обо всем и в наше удовольствие. А вы… все, — сказал и поочередно обвел взглядом Елизара, Калистрата, Назарова и приобнявшего, прижавшего к себе испуганную, сжавшуюся в комочек Глушу Семеныча, — будете слушать. И не дай бог, пока не разрешу, хоть одна падла с места сдвинется. — Подождал немного, убедился в том, что его слова в полной мере дошли до каждого из присутствующих, и удовлетворенно хмыкнул.
— Ну, я тебя слушаю, — намеренно просящим тоном поторопил его Андрей.
— Это хорошо. Молоток. Тогда — по порядку, — сказал Славкин и прищурился: — Думаешь, братуха, я вас там, на прииске, по приказу начальства в живых оставил? Отнюдь. Завалил бы обоих на месте, и вся недолга. И никто бы мне и слова не сказал… Сначала вас, а потом и этих.
— Не сомневаюсь, — покладисто согласился Мостовой, а сам подумал: «Черта с два ты бы их без моей помощи в тайге отыскал».
— Да ты пупок-то понапрасну не рви, — усмехнулся Славкин и, словно угадав его мысли, презрительно скривился: — Да я бы все эти твои наивные секреты из тебя бы в шесть секунд выдавил. Да прямо там, на месте. И вариантов у меня, старичок, было море. Стал бы я, к примеру, у тебя под носом этого хрыча твоего Семеныча на кусочки резать, и ты б у меня в момент запел, как соловушка. А нет — так засобачил бы тебе от души скополаминьчика. Или ему, к примеру… Так что все это — детский лепет, вообще не проблема… Просто мне, братишка, аж жжжуть, как вдруг захотелось, чтобы ты сюда, к духоборам этим пришибленным, дотопал. А самое главное — к этой своей зазнобушке ненаглядной. Она же для тебя сейчас — последний шанс, так?