Обрыв
Шрифт:
– Точно что не к добру это все новое ведет, – сказал помещик, – вот хоть бы венгерцы и поляки бунтуют: отчего это? Все вот от этих новых правил!
– Вы думаете? – спросил Райский.
– Да-с, я так полагаю: желал бы знать ваше мнение… – сказал помещик, подсаживаясь поближе к Райскому, – мы век свой в деревне, ничего не знаем, поэтому и лестно послушать просвещенного человека…
Райский с иронией поклонился слегка.
– А то прочитаешь в газетах, например, вот хоть бы вчера читал я, что шведский
– А вам это интересно знать?
– Зачем же пишут об этом, если королю не было особой причины посетить Христианию!..
– Не было ли там большого пожара: этого не пишут? – спросил Райский.
Помещик, Иван Петрович, сделал большие глаза.
– Нет, о пожаре не пишут, а сказано только, что «его величество посетил народное собрание».
Тит Никоныч и советник палаты переглянулись и усмехнулись. После этого замолчали.
– Еще я хотел спросить вот что-с, – начал тот же гость, – теперь во Франции воцарился Наполеон…
– Так что же?
– Ведь он насильно воцарился…
– Как насильно: его выбрали…
– Да что это за выборы! Говорят, подсылали солдат принуждать, подкупали… Помилуйте, какие это выборы: курам на смех!
– Если отчасти и насильно, так что же с ним делать? – с любопытством спросил Райский, заинтересовавшись этим деревенским политиком.
– Как же это терпят все, не вооружатся против него?
– Попробуй! – перебил Нил Андреич, – ну-ка: как?
– Собрать бы со всех государств армии, да и пойти, как на покойного Бонапарта… Тогда был Священный союз…
– Вы бы представили план кампании, – заметил Райский, – может быть, и приняли бы…
– Куда мне! – скромно возразил гость, – я только так, из любопытства… Вот теперь я хотел спросить еще вас… – продолжал он, обращаясь к Райскому.
– Почему же меня?
– Вы столичный житель, там живете у источника, так сказать… не то что мы, деревенские… Я хотел спросить: теперь турки издревле притесняют христиан, жгут, режут, а женщин того…
– Ну, смотри, Иван Петрович, ты договоришься до чего-нибудь… вон уж Настасья Петровна покраснела… – вмешался Нил Андреич.
– Что вы, ваше превосходительство… отчего мне краснеть? Я и не слыхала, что говорят… – сказала бойко одна барыня, жеманно поправляя шаль.
– Плутовка! – говорил Нил Андреич, грозя ей пальцем, – что, батюшка, – обратился он к священнику, – не жаловалась ли она вам на исповеди на мужа, что он…
– Ах, что вы, ваше превосходительство! – торопливо перебила дама.
– То-то, то-то! Ну что ж, Иван Петрович: как там турки женщин притесняют? Что ты прочитал об этом: вон Настасья Петровна хочет знать? Только смотри, не махни в Турцию, Настасья Петровна!
Иван Петрович с нетерпением ждал, когда кончит Нил Андреич, и опять обратился к Райскому, к которому, как с ножом, приступал с вопросами.
– Так я вот хотел спросить вас: отчего это не уймут турок!..
– Женщины-то за них очень заступаются! – шутил благосклонно Нил Андреич, – вон она – первая…
Он указал на ту же барыню.
– Ах, Татьяна Марковна… что это его превосходительство для праздника нынче!..
Она притворно конфузилась.
– Я вот хотел спросить вас, отчего это все не восстанут на турок, – приставал Иван Петрович к Райскому, – и не освободят гроба Господня?
– Я, признаюсь вам, мало думал об этом, – сказал Райский, – но теперь обращу особенное внимание, и если вы мне сообщите ваши соображения, то я всячески готов содействовать к разрешению восточного вопроса…
– Вот позвольте к слову спросить, – живо возразил гость, – вы изволили сказать «восточный вопрос», и в газетах поминутно пишут восточный вопрос: какой это восточный вопрос?
– Да вот тот самый, что вы мне сделали сейчас о турках.
– Так… – задумчиво сказал он. – Да вопроса никакого нет!
– Теперь всё «вопросы» пошли! – сиплым голосом вмешался полнокровный полковник, – из Петербурга я получил письмо от нашего полкового адъютанта: и тот пишет, что теперь всех занимает «вопрос» о перемене формы в армии…
Замолчали.
– Или, например, Ирландия! – начал Иван Петрович с новым одушевлением, помолчав, – пишут, страна бедная, есть нечего, картофель один, и тот часто не годится для пищи…
– Ну-с, так что же?
– Ирландия в подданстве у Англии, а Англия страна богатая: таких помещиков, как там, нигде нет. Отчего теперича у них не взять хоть половину хлеба, скота, да и не отдать туда, в Ирландию?
– Что это, брат, ты проповедуешь: бунт? – вдруг сказал Нил Андреич.
– Какой бунт, ваше превосходительство… Я только из любопытства.
– Ну, если в Вятке или Перми голод, а у тебя возьмут половину хлеба даром, да туда!..
– Как это можно! Мы – совсем другое дело…
– Ну, как услышат тебя мужики? – напирал Нил Андреич, – а? тогда что?
– Ну, не дай Боже! – сказал помещик.
– Сохрани Боже! – сказала и Татьяна Марковна.
– Они и теперь, еще ничего не видя, навострили уши! – продолжал Нил Андреич.
– А что? – с испугом спросила Бережкова.
– Да вон, о воле иногда заговаривают. Губернатор получил донесение, что в селе у Мамыщева не покойно…
– Сохрани Бог! – сказали опять и помещик и Татьяна Марковна.
– Правду, правду говорит его превосходительство! – заметил помещик. – Дай только волю, дай только им свободу, ну и пошли в кабак, да за балалайку: нарежется и прет мимо тебя и шапки не ломает!