Шрифт:
Однажды летом, на тенистом кресле-качалке, начался рассказ…
Громкий гул. Кружится голова, и сердце то стучит сильнее, то ненадолго замирает в невесёлых мыслях. Дышать трудно –
Вдруг дверь отъехала. В тесноту толпы врезалась худенькая девчушка с фанерной гитарой и синим платком поверх каштановых кудрей. Ах, как нравится этот платок мальчику, сидящему на руках заплаканной мамы! Смеётся, ручонки тянутся… Девчушка что-то тараторит людям, так быстро, что мальчик не может разобрать. Его серые глаза смотрят прямо в её: с ресниц на пол без перерыва тяжело капает.
Вагон поднял рёв. Так могут реветь только женщины, которым сообщили про смерть. Это мальчик уже знает.
– Москву берут, окаянные!
– Не возьмут они Москву, не реви, Рая! Ну, право, чего ревёшь? А? – женщина с потёртым жизнью лицом обняла Раю. Стало ещё теснее. Мальчик плачет – чувствует, что плакать надо. Ему уже четыре года, и вместе с мамой он едет в неуютном, страшном поезде всё дальше и дальше из любимого дома. Ему говорят, так надо, говорят, что всё будет хорошо, что скоро обратно, домой. Они все лгут. Ему очень страшно.
***
Яков Иванович работал столяром в Кремле, а его жена, Татьяна Ильинична, – нянькой малюток. Квартира в центре Москвы. Два года назад родился сын, которого по взаимному согласию назвали Владимиром. Ещё два года до этого они счастливо зажили в браке. Татьяну Ильиничну, с четырьмя братьями, взрастила Тульская область. Жить было трудно, и четырнадцатилетнюю девушку поезд привёз в Москву, где получилось устроиться нянькой. Яков Иванович познакомился с женой случайно: как раз столкнулись на Арбате, так уж и связаны. Семье денег хватало прокормить себя и сынишку. Шёл тысяча девятьсот сороковой год.
Конец ознакомительного фрагмента.