Общество «Будем послушными»
Шрифт:
Девочки и Белая мышка не делали ничего плохого, если не считать того, что они то и дело заимствовали у миссис Петтигрю ее иголки, отчего та очень злилась: чем одалживать иголку, можно с тем же успехом ее украсть. Но я молчу.
Все это я излагаю только для того, чтобы вы имели представление от том, что происходило в те дни, когда ничего не происходило. В общем, мы жили отлично.
В тот самый день, когда мы устроили подушечное сражение, мы отправились на дальнюю прогулку. Я имею в виду не тот раз, когда мы совершали паломничество — это особая история. Подушечное сражение мы заранее не планировали, и вообще никто не занимается этим после завтрака, но Освальд пошел
Битва вышла что надо. Алиса сражалась на моей стороне, Ноэль и Г. О. стояли за Дикки, даже Денни швырнул пару подушек, но он так косо бросает, что и не поймешь, за кого он.
В самый разгар сражения ворвалась миссис Петтигрю, отобрала у нас подушки и даже пыталась ухватить за шиворот тех из героев, кто помельче. Она-то уж точно бывает грубой, и в выражениях не стесняется. Она сказала: «Прихвати вас!» и еще: «Разрази вас!» — такого я еще никогда не слышал. Она сказала:
«Ни сна ни отдыха с этими пострелятами! Разрази ваши печенки! А бедный милый джентльмен там внизу, все пишет и пишет, пока у него головка не разболится, а вы топочите прямо у него над головой, точно бешеный бык! Хоть ты-то постыдись, а еще девочка!»
Это она сказала Алисе, и Алиса ответила ей вежливо, как и полагается:
«Нам правда очень жаль, мы забыли, что у него болит голова. Не сердитесь так, миссис Петтигрю, мы ничего плохого не хотели, мы просто не подумали.»
«А когда вы о чем думали», — сказала она, по-прежнему очень ворчливо, но уже не так свирепо. — «Хоть бы убрались куда на весь день, что ли!»
Мы сказали: «А можно?»
Она сказала: «Да уж можно. Надевайте-ка башмаки и ступайте на весь день погулять. Я соберу вам еду и сварю каждому по яйцу к чаю, раз уж вы пропустите обед. А теперь шагайте на цыпочках, не болтайтесь тут в коридоре — дайте же бедному джентльмену наконец закончить работу!»
Она ушла. Ругается она много, но почти не наказывает. А про книжки она совсем ничего не понимает, она думает, что дядя Альберта переписывает что-то из готовой книги, а на самом-то деле он пишет совсем новую. Интересно, что она думает — откуда вообще берутся новые книги? Впрочем, прислуга всегда так. Она сложила нам в корзинку много еды и прибавила еще шесть пенсов, чтобы мы купили по дороге молока. Она сказала, на любой ферме нам продадут молоко, жаль только, что уже снятое. Мы сказали ей спасибо, очень вежливо, а она замахала на нас руками, точно цыплят с грядки гнала.
(До тех пор как я однажды не оставил калитку не запертой, отчего все куры набежали в сад, я и не догадывался, что эти пернатые так охочи до анютиных глазок. Они их прямо с корнем из земли повыдирали. Садовник сказал мне, что они всегда так, и я специально посмотрел в Книге Садовода и Земледельца, чтобы убедиться. В деревне и впрямь можно многому научиться).
Мы прошли через сад до самой церкви, там мы немножко
Мы увидели, что дверь на колокольню открыта и поспешили туда, потому что все прежние разы она была заперта.
Мы нашли комнату звонарей, где с потолка свисают концы колокольных веревок с длинными меховыми рукоятками, похожими на гусениц — они были красные, синие и белые, но мы к ним даже не притронулись. Потом мы пошли посмотреть на сами колокола, большие и пыльные, и окна там наверху были без стекол, только со ставнями, которые мы так и не сумели открыть. На деревянных перекрытиях мы разглядели какие-то пучки соломы, должно быть, совиные гнезда, но самих сов не было видно.
Дальше лестница на колокольню стала совсем узкой и темной, и мы все поднимались, пока не дошли до какой-то двери. Мы открыли ее и зажмурились, потому что прямо в лицо нам ударил яркий свет. Мы выбрались на самую вершину башни, там была плоская площадка, на которой уже многие люди вырезали свои имена, посреди площадки была маленькая башенка, а вокруг низенькая стенка, похожая на крепостной вал. Мы посмотрели вниз, и увидели под собой крышу церкви, и кладбище, а дальше наш сад, и дом, и ферму возле дома, и коттедж миссис Симпкинс, совсем маленький, и другие фермы вдалеке, совсем как игрушечные, а между ними поля, луга и пастбища (совсем не всякий луг — пастбище, так и знайте!). Мы видели верхушки деревьев, изгороди, делившие местность под нами на что-то вроде карты Соединенных Штатов Америки, мы видели несколько деревень и башню, которая стояла вдалеке на вершине холма.
Алиса вытянула руку и спросила:
«Что это?»
«Это не церковь», — сказал Ноэль, — «иначе там тоже было бы кладбище. Это таинственная башня, скрывающая вход в подземный склеп, где таится сокровище».
«Ерунда!» — сказал Дикки. — «Просто водонапорная башня».
Алиса сказала, это разрушенный замок, обветшалые стены которого обвил седой плющ.
Освальд еще не решил, что это может быть, поэтому он сказал: «Пойдем и посмотрим сами! Не все ли нам равно, куда сегодня пойти!»
Мы слезли с колокольни, отряхнулись и пустились в путь.
Теперь, когда мы знали, куда идти, нам легко было сориентироваться, поскольку таинственная башня была на самом высоком холме. Мы пошли. Мы шли, и шли, и шли, но она ничуть не приближалась к нам.
Усевшись на полянке, где протекал ручей, мы съели всю нашу «снедь», напились воды из ручья, прямо из горсти, потому что никакой фермы, где можно было бы достать молоко, мы поблизости не видели, а делать из-за молока крюк было бы глупо, не говоря уж о сэкономленном шестипенсовике.
Мы пошли дальше, но башня по-прежнему была далеко-далеко. Денни уже прихрамывал, хотя он и захватил с собой трость (вот уж что мне никогда не пришло бы в голову). Наконец, он сказал:
«Хорошо бы нам подъехать на какой нибудь попутной тележке».
В этом он хорошо разбирается, он ведь и раньше жил в деревне. И вообще он уже не так похож на белую мышь, как раньше. Само собой, в Льюисхэме и Блэкхите таким вещам не научишься. Если бы мы вышли на Хай-стрит и попросили кэбмена «подбросить» нас, он бы только посмеялся. Мы присели на груду камней и порешили, что попросим первую же тележку «подбросить» нас.