Обсидиановая бабочка
Шрифт:
– Ты меня пугаешь, что он приедет на меня охотиться?
– Если он покажется у тебя в городе, сообщи мне.
– Сообщу, – кивнула я. И у меня были еще вопросы. – В доме Райкера вдруг обнаружилась какая-то непонятная утечка газа, и он взлетел в царствие небесное. Ни уцелевших, ни тел, никаких следов, что мы там что-то натворили или люди Райкера что-то натворили. Это работа Ван Клифа?
– Не лично его, – сказал Эдуард.
– Ты знаешь мой следующий вопрос, правда?
– Знаю, – ответил он.
– И ты мне ничего не расскажешь?
– Не могу, Анита. Одно из условий ухода –
– Я никому не скажу.
Он покачал головой:
– Анита, поверь мне. Неведение – благо.
– Как-то это чертовски злит, такое неведение.
Он улыбнулся.
– Я знаю. Мне очень жаль, Анита.
– Черта с два. Ты любишь хранить тайны.
– Но не эту, – сказал он.
И что-то похожее на печаль было в его глазах. Впервые до меня дошло, что он когда-то был добрее, мягче. Он не родился таким. Он был сделан таким, как чудовище Франкенштейна.
– Значит, ответов не будет?
– Нет.
Мы переглянулись, но нетерпения не было ни в ком из нас.
– О’кей, – сказала я.
– Что о’кей? – спросил он.
Я пожала плечами:
– Ты не хочешь говорить о своей биографии – ладно. Ответь на другой вопрос: ты собираешься жениться на Донне?
– Если я скажу «да», что ты сделаешь?
Я вздохнула.
– Когда я сюда приехала, я готова была тебя убить, чтобы защитить их. Но что есть любовь, Эдуард? Ты готов отдать свою жизнь за этих ребят. И за Донну тоже. Она убеждена, что ты – мужчина ее мечты. Отличная актерская игра. Бекки рассказала ей, что ты сделал – что сделали мы. Питер подтвердил. Так что в каком-то смысле все они трое знают, кто ты и что ты. Донне это не мешает.
Я замолчала.
– Так в этих словах где-то был ответ на мой вопрос? – спросил он.
– Я ничего не сделаю, Эдуард. Ты готов умереть за них. Если это не любовь, то что-то так на нее похожее, что я не вижу разницы.
Он кивнул:
– Приятно знать, что ты меня благословляешь.
– Ничего подобного, – возразила я. – Но не мне бросать камни в твою личную жизнь. Так что поступай как хочешь.
– Так и сделаю.
– Питер не сказал Донне, что с ним случилось. Ему нужно бы по этому поводу к психотерапевту.
– А почему ты ей не сказала?
– Это не моя тайна. К тому же ты – его будущий отчим, и ты в курсе. Я верю, что ты поступишь как надо, Эдуард. Если он не хочет, чтобы Донна знала, ты найдешь, как это обойти.
– Ты говоришь так, будто я – отец Питера, – сказал Эдуард.
– Ты хорошо видел, что Питер сделал с Амандой? – спросила я.
– Достаточно.
– Он разрядил в нее всю обойму. Превратил ее лицо в лапшу. И вид у него был… – Я покачала головой. – Он больше твой сын, чем Донны. И таков он с тех пор, как в восемь лет пристрелил убийцу своего отца.
– Ты думаешь, что он такой, как я?
– Как мы, – поправила я. – Как мы. Я не знаю, можно ли восстановить что-то, разрушенное так рано. Я не психиатр, лечение людей – не моя специальность.
– И не моя тоже, – сказал он.
– Я никогда не думала, что ты жалеешь о частицах своей личности, которые отдал, чтобы стать тем, кто ты есть. Но когда я увидела тебя с Донной, Питером и Бекки, я увидела в тебе сожаление. Тебе интересно, какова была бы твоя жизнь, не встреть ты Ван Клифа или кто там был первый из них.
Он посмотрел на меня холодными глазами:
– У меня много времени ушло, чтобы понять, что я нашел в Донне. Как ты узнала?
Я пожала плечами:
– Может быть, я то же нашла в Рамиресе.
– Для тебя еще не поздно, Анита.
– Слишком поздно уже для белого штакетника в моей жизни, Эдуард. Может быть, я что-нибудь еще придумаю, но не это. Слишком поздно.
– Ты думаешь, у нас с Донной ничего не выйдет, – сказал он.
Я покачала головой:
– Я не знаю. Для себя я знаю, что у меня не вышло бы. Я не могу тягаться с тобой по актерскому мастерству. Тот, с кем я буду, должен знать, кто я, и не тешить себя иллюзиями, иначе ничего не выйдет.
– Ты уже решила, с каким монстром строить свою жизнь?
– Нет, но знаю, что не смогу все время от них прятаться. Это то же самое, что прятаться от себя, от того, кем я стала. Этого я больше делать не собираюсь.
– И ты считаешь, что я убегаю от себя, когда иду к Донне.
– Нет, я думаю, ты всегда принимал монструозную часть своей личности. Ты впервые узнаешь, что не все, что ты хотел убить в себе, мертво. Донна взывает к той твоей сути, которую ты уже не считал живой.
– Да, – сказал он. – А что для тебя значат Ричард и Жан-Клод?
– Я не знаю, но сейчас самое время это выяснить.
Он улыбнулся, и это не была счастливая улыбка.
– Что ж, удачи тебе.
– И тебе тоже, – ответила я.
– Нам обоим она понадобится, – сказал он.
Я бы рада была поспорить, но он был прав.
Итцпапалотль я все же позвонила перед отъездом. Она была разочарована, что я не явилась лично, но не разгневана. Наверное, она понимала, почему я не хочу снова пожимать ей руку. Пятьдесят лет подряд она убивала любого миньона любого вампира-соперника, а у меня она волоса на голове не тронула. Наверное, ее интересовал секрет триумвирата, и она хотела его заполучить, но не это меня спасло. Она подстроила так, чтобы я убила Супруга Красной Жены. Она дала мне силу и привлечь его, и устоять против его чар. Я была ее наживкой и ее оружием. Теперь этот другой бог мертв, и я покидала ее территорию, пока она не решила, что я исчерпала свою полезность.
Она распространила приглашение и на моего Мастера.
– У нас с твоим Мастером найдется много тем для обсуждения.
Я ответила, что передам приглашение. Передать-то я передам, но раньше ад замерзнет, чем Жан-Клод согласится встретиться с Итцпапалотль. Может быть, Эдуард прав, и мы с Ричардом могли бы пережить смерть Жан-Клода. Но пережить его смерть и пережить то, что может сотворить с ним Итцпапалотль, – это две очень, очень разные вещи.
Есть много гораздо более простых способов убить Жан-Клода. Куда менее рискованных для Ричарда и для меня. И я знаю, что именно этого хотел бы от меня Эдуард. И многие мои друзья проголосовали бы за это, но право президентского вето у меня, а я не хочу его смерти. Чего я хочу, я не очень понимаю, но пусть он будет существовать, чтобы я могла решить.