Обсидиановый храм
Шрифт:
Тот начал сопротивляться, но Филипов рванул его ближе к себе и прошипел:
— С этим тоже собираешься спорить?
Де’Хесус рассерженно промямлил в ответ что-то невнятное.
— Просто кивни головой или качни — да или нет. Не думай, что я блефую, — Филипов надавил пальцем на спусковой курок. Он знал, что выстрелит, если придется.
Де’Хесус увидел решимость во взгляде капитана и прекратил сопротивление. Через мгновение он слегка склонил голову в знак согласия. Филипов расслабился и убрал пистолет, тут же бросив взгляд на остальных собравшихся.
— Кто-нибудь еще хочет поспорить?
Никто не хотел.
— Что сделано, то сделано. Если сейчас мы все разругаемся, то влипнем в еще большее дерьмо. Ты понял, де’Хесус?
Де’Хесус мрачно кивнул, но не проронил ни слова.
— Как только доберемся до Канады, можем разойтись. Но не раньше. И никто не останется в США, здесь любого из нас сразу же арестуют. У нас у всех есть деньги и паспорта. Они еще не успели установить наши личности. Есть множество стран, в которых нет экстрадиции, и где мы можем на некоторое время залечь на дно — Куба, Венесуэла, Хорватия, Черногория, Камбоджа…
Он снова проанализировал выражение лиц экипажа и понял, что они приняли его план. Удовлетворившись исходом, он спрятал оружие за пояс.
— А что насчет федерала?
— Он — наименьшая из наших проблем. Как только окажемся в нейтральных водах, убьем его и сбросим тело за борт, — Филипов бросил последний взгляд на собрание. — Ладно, снимаемся с места. Я за штурвал. Давайте убираться отсюда.
30
Диоген нашел Констанс в одной из ее комнат на втором этаже особняка на Риверсайд-Драйв. Рядом с ее кроватью стоял небольшой чемодан марки «Луи Виттон» и дорожный кофр. Чемодан, насколько он успел заметить, был набит книгами, журналами, инкунабулами и свернутыми в рулоны старыми художественными полотнами. Кофр был заполнен платьями, юбками, несколькими блузами и бельем.
Лицо Констанс было обращено в противоположную от Диогена сторону. Она стояла совершенно неподвижно, словно статуя, сделанная из мрамора. Одна ее рука была вытянута по направлению к открытому шкафу, но бледные тонкие пальцы сжимали лишь воздух. Констанс Грин являла собой прекраснейшую картину нерешительности.
Сердцебиение Диогена участилось, и что-то сдавило горло, мешая заговорить. Это оказалось еще труднее, чем он предполагал.
В конце концов, прочистив горло, он объявил о своем присутствии. Констанс тут же повернулась к нему. В ее глазах вспыхнула мимолетная искра эмоций, но девушка спешно подавила ее.
— Прошу прощения за вторжение, — учтиво произнес он. — Я лишь хотел сообщить тебе, что все готово. Я завершил все необходимые приготовления для нашей поездки. Пожалуйста, скажи мне, в котором часу завтра утром ты будешь готова.
Констанс выдержала паузу, в то время как ее взгляд замер на открытом кофре.
— В восемь часов, я полагаю, будет в самый раз.
— Как скажешь, Констанс, — он замешкался. — Прежде чем я уйду, я хотел бы, чтобы ты услышала одну историю. Это правдивая история об одном очень злом человеке.
Констанс наполовину скептически, наполовину выжидающе изогнула бровь, но в ответ не произнесла ни слова. Диоген продолжил.
— Его зовут Люциус Гарей. Шесть лет назад в канун Рождества он ворвался в дом одного доктора из Джексонвилля, прервав пение рождественских гимнов — вся семья пела песни, собравшись вокруг ели. У доктора было две дочери подросткового возраста. Гарей изнасиловал их обеих, заставив родителей смотреть на это под дулом пистолета. После этого он повторил сей акт насилия с матерью семейства, опять же, оставив остальных домочадцев живыми свидетелями. Наконец, позабавившись всласть, он застрелил родителей, а двум их дочерям перерезал глотки.
Констанс резко втянула воздух:
— Зачем, во имя всего святого, ты мне об этом рассказываешь?
— Прошу, дослушай. Итак, властям потребовался месяц на то, чтобы поймать Гарея. В результате сопротивления при аресте им был убит полицейский. Гарея признали виновным в пяти убийствах и приговорили к смертной казни. До того, как его поместили в камеру смертников, он умудрился голыми руками задушить другого заключенного.
Диоген сделал осторожный шаг вперед, продолжая:
— Я рассказал тебе о Халсионе. И думаю, ты найдешь его еще более изумительным, чем в моем описании — особенно после того, как восстановится вся сила и энергия твоей молодости. Я также рассказал тебе об эликсире. Задействовав огромное количество времени, денег и кадров, я сумел синтезировать его первичный вариант, и для этого у меня почти не было необходимости использовать человеческий материал.
— Почти?..
— Существует одно-единственное… осложнение. Видишь ли, чтобы завершить работу, мне все же придется использовать оригинальную формулу. Всего один раз, но это действительно необходимо сделать.
— Почему?
— Объяснить будет весьма непросто.
— Ты ведь понимаешь, что такой ответ меня совершенно не устраивает? Стало быть, тебе придется извлечь «конский хвост» из человека?
— Да.
— Тогда, думаю, его можно извлечь из мертвого тела.
Диоген покачал головой.
— Боюсь, это не сработает. Видишь ли, cauda equina должна быть свежей. Очень свежей, то есть, полученной непосредственно в момент смерти. Медицинские исследователи, которых я нанял, пришли к точно таким же выводам.
На лице Констанс отразилась вспышка ярости. Она заговорила тихо, но в голосе ее звучала сталь.
— Ты солгал мне.
— Я же уверил тебя, что никому не причинил вреда, и это правда — ни один человек не пострадал. Взять хотя бы то, что мои исследования были бы намного проще и дешевле, если б я отнимал человеческие жизни. Но я знал, что ты будешь против этого. И… я больше не убийца.
— Ты пришел сказать мне, что еще не отнял человеческую жизнь, а лишь собираешься это сделать? Какая мерзость.
— Просто позволь мне все объяснить, Констанс. Пожалуйста.
Констанс строго посмотрела на него, но ничего не сказала.
— Это жизнь, которая, так или иначе, будет отнята. Видишь ли, через три дня Люциус Гарей будет казнен путем введения смертельной инъекции в тюрьме южной Флориды. Он исчерпал все возможности обжалования приговора, и губернатор приговорил его к казни. Гарей — социопат, который не испытывал никаких угрызений совести касательно того, что совершил. Хм, даже напротив, он хвастался тем, насколько ему это понравилось. Этот человек, этот убийца, садист и насильник умрет в любом случае — даже если я палец о палец не ударю.