Обсидиановый храм
Шрифт:
— Все, что только пожелаете. Только найдите мне Проктора — и держите меня в курсе. Спасибо, Мим.
Пендергаст вернул телефон в карман и снова огляделся.
Несмотря на нежилой вид комнаты, д'Агоста видел Констанс в доме только сегодня утром — в присутствии Диогена. Лейтенант сказал, что у его брата при себе был чемодан. И Констанс была в шляпке. Это была вещь, которую она надевала весьма редко — и то, только на время путешествий.
Диоген. То, что он пережил падение в вулкан Стромболи, казалось невероятным. Но он, тем не менее, не далее как утром находился здесь, в этом самом доме, и для этого у него мог быть только один возможный мотив: месть. Месть Пендергасту, и особенно Констанс, которая почти четыре года назад столкнула его в тот самый вулкан.
Но что-то было не так. Показания д'Агосты этим утром выявили определенные несоответствия — любопытные, тревожные несоответствия, которые Пендергаст не мог так просто объяснить.
Он открыл дверь гардероба Констанс. Хотя у нее была обширная коллекция одежды, и большая часть вещей все еще оставалась на месте, для Пендергаста стало очевидным, что пропало довольно многое.
Он стоял спокойно, продолжая размышлять. Прошло двадцать четыре дня после той схватки в Массачусетсе, когда его унесло в открытое море. Ясно, что в его отсутствие многое произошло — и все случившееся казалось ему весьма тревожным. Почему Проктор покинул дом, оставив Констанс? Это было единственное, чего бы он никогда не сделал. Куда именно он ушел? И почему не вернулся? Несмотря на запрос, который он сделал Миму, Пендергаст боялся, что Проктор мог погибнуть от рук Диогена. Что Констанс делала одна, в пустом доме?
Но самое странное: в какой именно момент действия д'Агоста застал его брата, когда явился в особняк в начале девятого этим утром? Описание лейтенантом происшествия, по сути, не имело никакого смысла.
Возможны были два сценария. В первом из них Диоген был уличен во время похищения Констанс с целью мести — ей самой или Пендергасту. Но ее поведение, одежда и поступки, описанные д'Агостой, не соответствовали этому сценарию.
Второй сценарий... тот, который лучше всего подходил фактам... был слишком извращен и слишком ужасен, даже в качестве простого предположения.
Внезапно Пендергаст прервал свои размышления, порывисто перейдя к действиям. Он выскочил из комнаты и начал интенсивный, методичный обыск особняка. Он взлетел к крытой шифером мансарде, и оттуда, продвигаясь быстро и стремительно, тщательно обследовал дом в поисках информации — любой информации — которая могла бы ему помочь разгадать загадку опустевшего особняка. Его разум был зациклен на том факте, что прямо сейчас время утекало сквозь пальцы, приближая Констанс к неизвестной участи...
Шестнадцать часов спустя он находился в подвале особняка, сидя за письменным столом в небольшой библиотеке апартаментов Констанс. Теперь он многое понял: самое главное, что именно здесь она проживала примерно последние две недели. На столе находились четыре предмета: орхидея, книга любовных стихотворений Катулла с примечанием на полях, написанным слишком знакомым почерком, рукописная партитура, посвященная Констанс, и тибетская живопись тхангка, в центре которой находилось изображение дитя божьего, чьи черты оказались тревожно знакомыми.
Пендергаст ощутил тревожное онемение. Он пришел к единственному возможному выводу: Констанс уступила тонкой, неумолимой и прекрасно исполненной кампании обольщения, организованной его братом.
Невозможно было представить, чтобы Констанс могла быть пленена, обманута, покорена подобной спланированной кампанией. И все же все улики свидетельствовали о том, что произошло именно это.
Пендергаст должен был признать, что, несмотря на свое необычное понимание криминальной стороны человеческой натуры, он чаще всего оказывался в растерянности, когда дело доходило до понимания женщин и сложностей личных отношений. Из всех женщин, которых он знал, Констанс и ее сильные, несдерживаемые страстные порывы были дня него самыми загадочными и непредсказуемыми.
Пендергаст еще раз обвел комнату взглядом, его тело наконец-то расслабилось после нескольких часов непрерывного обыска, серебристые глаза яростно блеснули, когда взгляд вернулся к четырем предметам, лежащим на столе. Это все еще казалось невозможным.
Был, как он понял, только один способ убедиться в правильности его предположений. Он снял ветровку и, не касаясь их, аккуратно завернул в нее ноты и книгу поэзии Катулла, затем встал и — после того, как забрал еще расческу из спальни Констанс — вернулся в главную библиотеку особняка.
Получив доступ к портативному компьютеру, скрытому за одной из деревянных панелей, он вошел на защищенный веб-сайт Департамента полиции Нью-Йорка и, войдя в базу данных отпечатков пальцев, поднял серию отпечатков Диогена, которые были собраны, когда его брат разыскивался за похищение и кражу алмаза, известного как «Сердце Люцифера».
С отпечатками Диогена, изображенными на экране ноутбука, он извлек из своего стола переносной судебно-медицинский комплект для снятия отпечатков пальцев. С помощью порошка и скотча, запылив тонким слоем ноты и книгу стихов Катулла, он смог получить два разных набора отпечатков пальцев. Один из них принадлежал Диогену.
Отпечатков пальцев Констанс Грин не было ни в официальной, ни в какой-либо другой базе данных. Переключив свое внимание на расческу, Пендергаст снял с нее образец целого набора отпечатков, и изучил их, сравнив со вторым комплектом следов, найденных на книге и нотах. Они совпадали и являлись доказательством того, что это именно Диоген, а не кто-то другой, ухаживал за Констанс, пока Пендергаст находился в заложниках на корабле контрабандистов.
Оставалась еще одна проверка. Но Пендергаст боялся ее проводить.
Он долго сидел в темноте библиотеке. Наконец, снова обратившись к базе данных Департамента полиции Нью-Йорка, он поднял серию отпечатков пальцев, снятых полицией с черепков вазы династии Мин, которая была разбита о затылок д'Агосты.
Он хорошо помнил вазу. Это был весьма редкий и хрупкий предмет искусства. Удар ею может оглушить человека, но не убить его. На фотографиях Департамента было ясно видно, что ваза — губа, шея, ручка, хрупкое полое тело — была разбита на множество осколков. Только одна часть вазы — ножка — осталась неповрежденной.