Обсидиановый нож (сборник произведений)
Шрифт:
— М-м, наверно, так… левей держи. А не кажется ли тебе… — начал Рафаил и замолчал.
Володя не стал его выспрашивать. Когда Рафаил не хотел говорить, спрашивать его было безнадежно, а кроме того, Володя знал, о чем хотел спросить друг, и Рафаил знал, что Володя знает. Что их безумное упорство — тоже привычка. Поиск следовало бросить год назад. Сто двенадцать лет назад, думал Володя. Если бы у Кольки был радиоприемник, он тоже… Ох, как странно, дико и странно. И унизительно. Если бы интересы института не совпадали с их интересами — давно бы бросили
Он закряхтел и споткнулся, как прежде. Одичали! Об этом не стоило говорить. В сущности, они не верили безупречной теории. Эмоционально не желали принимать, хотя вся эта теория базировалась на их же наблюдениях.
— Хороший был траверс, — сказал Рафаил. — Вот и сутки долой…
Они вышли к обрыву. Километрах в двух полукругом текла река. Сразу под скалами, почти без перехода, начиналась зелено-черная каша джунглей. Рафаил поднял бинокль.
— Дотемна успеем, но стоит ли… аллигаторы.
— Аллигаторы — это нехорошо.
— Ладно. Переночуем здесь. Во-он, ручей неподалеку.
Сутки долой. Им положительно везло — утром они увидели кошачьи следы в ладонь величиной вокруг своего бивака. Леопард ходил упорно, долго, но напасть не решился. На всякий случай они взяли автоматы наизготовку и дальше двигались с некоторой осторожностью. Спустились в лес, узкая тропа новела их к реке — перед выходом Рафаил поколдовал с крупномасштабной картой и почти уверенно показал место и азимут. Река, по-видимому, Тапти, а вершина на юго-востоке — высота 1115. Достоверность, конечно, весьма малая при такой ориентировке, и Володя не склонен был обольщаться. Долина Нарбада — Тапти, по его мнению, располагалась в самом сердце Равновесия, а они шли через дикие джунгли. Но через полчаса Рафаил остановился.
— Стой, смотри. Это канава, по-моему.
Да, что-то было здесь, что-то было… След канавы, почти прямой, но очень сильно заросший. Деревья хотя и перевиты лианами, но в их расположении есть намек на порядок — купы, перемежаемые заросшими полянами. Еще полсотни шагов, и вдруг Володя забытым жестом вжал очки в глазницы.
В густой поросли, обросшая длинными бородами мхов, хвостами орхидей, вздымалась гония. Далеко вверху синел чистый восьмигранный ствол. Раструбы неподвижно глядели в небо.
— Идем, — позвал Рафаил. — Ничего не значит один заброшенный участок. Эх, вертолет бы нам, вертолет…
Красная лёссовая пыль лежала на тропе. Рафаил усилием воли отбрасывал посторонние мысли. Смотрел, слушал, пригибался — палец на спусковом крючке. Здесь было густо, сумрачно, в мокром воздухе звуки булькали, как каша на медленном огне. Отчетливо трещали ветви — кто-то провожал людей поверху, над подлеском. Мокро. Близко река. Небольшой олень метнулся в сторону. Жрали комары.
…Им повезло еще раз. Раздался захлебывающийся крик: «О-о-а! О-а!» Открылась поляна, камыши — человек пятился к камышам, вскрикивая. Упал, закрывая лицо руками. Правее, под скалой, еще пятеро-шестеро. Смотрели с ужасом. Один
— Заговори с ними, быстро!
— Э-а, друзья! — прокричал Володя. — Прохладного полудня!
Молчание. Качаются в воздухе дубины — нет, это же каменные топоры, это не раджаны, ох, как не хочется открывать пальбу…
Человек в леопардовой шкуре шагнул вперед и заговорил на испорченном раджана. «Прохладного полудня. Здесь много пищи», — понял Володя и быстро ответил:
— У нас есть пища, друзья! Рафа, — прошептал он, — это недоразумение, это изгои какие-то, они же нас боятся…
Они стояли, разделенные десятком шагов: Рафаил с Володей и люди в поясах и накидках из выделанных шкур, с каменными топорами, луками… Полупрозрачные наконечники стрел — обсидиан, классика каменного века… «Конечно же, где им вне Равновесия добывать железо, древесную одежду? — думал Володя. — Изгнанники одичавшие. Боятся — так мы на людей не похожи в этом снаряжении. Головы грибообразные — пластиковые шлемы. Горбатые, кожа свисает складками — комбинезоны с пелеринами, натянутыми на рюкзаки. Ботинки, автоматы, видеокамера…»
— Снимем шлемы, — сказал Володя. — Действуем поочередно. Снимаю.
Помогло, кажется. Тот, кто кричал «о-а!», поднялся с земли.
— Поговори с ним еще, — шепнул Рафаил.
— Ты — старший? — сказал Володя, обращаясь к человеку в леопардовой шкуре.
— Я — Брама.
— Ты Брама. Далеко ли до Границ Равновесия?
Они снова дрогнули. С беспокойством переглянулись. Наконец, Брама ответил:
— Нет Равновесия. Я — Брама, потомок Скотовода.
— Не пойму, что он толкует о Равновесии. Он, очевидно, вождь. Я не все понимаю… Скажи, друг Брама, где же Равновесие? Вождь изгоев, по-видимому…
Беспокойство возрастало. Двое-трое закрыли руками лица.
— Вас послал Скотовод, — лающим, шаманьим голосом крикнул Брама. — Чтобы вернуть нам Равновесие! Много, много пищи!
— Внимание, — неожиданно вмешался Рафаил.
Взял Володю за плечо — люди шарахнулись, — повернул к скале. Наскальная роспись. Типичные первобытные рисунки… Оранжевый диск — Солнце. Под ним — крылья, перепончатые, как у летучей мыши. Володя всмотрелся: крылатый человек поднимался к Солнцу, его догоняет Птица, а еще ниже, под Птицей…
— Колька… — простонал Бурмистров. — Колька это, рыжая борода! Под Птицей, понимаешь? Скажи, скажи, — он торопился, путал слова. — Скажи, где рыжебородый? Адвеста?
Брама горделиво улыбнулся и растопырил пальцы, перепачканные цветной глиной.
— Я, Брама, потомок Скотовода! — завыл он так, что отозвалось эхо. — Брама — потомок Скотовода!!! Брама — потомок Адвесты!!! Брата Гийкхага, летавшего к Великому огню!
— Он говорит об Адвесте, — сказал Рафаил и, глядя в его лицо, горящее ожиданием, Володя бросил камеру, шлем. Повернулся и пошел обратно по тропе.