Обскура
Шрифт:
Когда они оказались на улице, он после некоторого колебания все же пожал ей руку.
— А черная кошка, как на картине, у вас тоже была? — спросил он, все еще не выпуская ее пальцев.
Она лукаво взглянула на него — этот взгляд был по-прежнему живым и ироничным.
— Кошка?.. Ну надо же, вот о чем вы, оказывается, думали!
Что ж, он действительно не заслуживал другого ответа — по крайней мере, сейчас.
— Может быть, я вам об этом расскажу… скоро.
Она произнесла эти слова, будто закидывая крючок с приманкой. Затем, коротко рассмеявшись своим обворожительным хрипловатым смехом, повернулась и стала удаляться по Луврской улице.
В тот день Жан встретился со своей судьбой, но пока об этом
Глава 5
Погруженный в раздумья, Жан медленно поднялся к себе на второй этаж по каменной лестнице. Сколько раз он торопливо спускался по ней на ночные вызовы… Появление этой необычной женщины, сегодняшней посетительницы, взволновало его больше, чем любой другой визит, а может быть, больше, чем любая другая встреча из тех, что были в его жизни до сих пор, и он смутно чувствовал, что это может сильно поколебать устоявшееся равновесие его повседневного существования. Марселина Ферро…
Дорога домой заняла у него больше времени, чем обычно. То, что он до такой степени поддался внезапному влечению, уже было в каком-то смысле предательством по отношению к Сибилле, и, видимо, поэтому он не торопился возвращаться.
Он толкнул дверь своей квартиры и вошел в прихожую. Громкое ироничное восклицание, донесшееся из гостиной, прервало ход его мыслей. Он узнал этот голос: месье Жерар Рош, собственной персоной, уже прибыл в его владения. Жан поставил сумку на пол и снял котелок. Замерев в проеме двери, ведущей в гостиную, он пристально посмотрел на них обоих: Сибилла стояла на пороге кухни, щеки ее раскраснелись чуть сильнее, чем обычно; Жерар — спиной к окну, на фоне Лувра, с бокалом в руке, словно благодушный супруг, вернувшийся домой после работы. Хорошо хоть мои домашние туфли не надел, мельком подумал Жан.
Они не виделись целую вечность. И вот Жерар объявился как ни в чем не бывало — словно они расстались вчера. Во всяком случае, он не забыл Сибиллу, если ждал ее у театра, пока она репетировала. Это свидетельствовало о том, что он перерыл целый ворох театральных программ, чтобы найти ее имя.
Морские рейды у побережья Ньюфаундленда весьма изменили Жерара. Улыбаясь, Жан отметил, что друг похудел, хотя по-прежнему весил килограммов на тридцать больше, чем он сам. Черты лица его посуровели, но взгляд был по-прежнему открытым и дружелюбным.
— Ты сегодня запоздал.
Оба мужчины повернулись к Сибилле, которая произнесла эти слова, чтобы нарушить молчание. Общий смех разбил его вдребезги. Жан протянул другу руку, но тот, не обращая на нее внимания, с силой прижал его к груди, едва не расплющив в своих объятиях, которые стали еще крепче после морских странствий.
— Ты весь пропах рыбой, — заметил Жан, бросив на друга благодарственно-ироничный взгляд, когда Жерар наконец разжал руки.
Однако тот не выпустил его полностью — лишь немного отстранил и, держа за плечи, на расстоянии вытянутой руки от себя, окинул внимательным взглядом. Да, эти ручищи гораздо больше подходили для того, чтобы тянуть рыбацкие сети в северных морях, а не выписывать рецепты… Жана слегка раздражал взгляд друга, выражавший неоспоримое физическое превосходство, которое Жерар с самых первых времен их знакомства всегда подчеркивал, хотя и не слишком демонстративно. Поэтому Жану приходилось добиваться первенства в других областях.
— Это точно! — сказал Жерар, наконец закончив осмотр, от которого его друг уже начинал чувствовать себя неуютно. — Насквозь пропитался! Целыми днями одна рыба кругом, и разговоры только о рыбе — о ее повадках, о ее маршрутах, о ее количестве и качестве… Еще немного — и я бы покрылся чешуей, у меня выросли бы плавники и жабры! Я так рад, что наконец-то это все позади!
— Ну так расскажи о своей новой карьере психиатра! А я пока налью себе стаканчик. Отец еще не приходил?
Как раз в этот момент в дверь позвонили — пришел Габриэль Корбель. Жан поспешил в прихожую, чтобы открыть дверь.
В конце ужина, после лукового супа, морского ската и жаркого из баранины, Жан подумал, что теперь стал настоящим знатоком всех тонкостей рыбной ловли возле Ньюфаундленда и специалистом по атлантической треске, Gadus morhua— таково было латинское название этой рыбы. Он узнал все о траловых сетях, которые забрасывают в море, достигнув зоны рыбной ловли. О треске, которая, поднимаясь ближе к поверхности, запутывается в ячейках сетей. О том, как ее разделывают, сушат, солят и складывают в трюм. Все время, пока Жерар рассказывал о своих морских похождениях, Жан почти не отрываясь смотрел на его руки — слишком массивные и неловкие для хирурга, кем Жерар некогда мечтал стать и из-за чего в конце концов обратился к изучению психиатрии, за неимением лучшего. Руки, гораздо более подходящие для того, чтобы ставить паруса, тянуть сети и разделывать рыбу, вытащенную из воды. Жан представлял также, как Жерар своими грубыми пальцами зашивает раны моряков и как болезненность процедуры усугубляется килевой и бортовой качкой, в результате чего на месте ран остаются глубокие шрамы. Делать перевязки и накладывать шины при переломах — вот к чему в основном сводится деятельность судового врача. Он не сталкивается с чахоточными — среди моряков их нет, да и пневмонию в открытом море подхватить сложно — микробы в морском воздухе не выживают… И уж подавно не может быть никаких психических расстройств у этих бывалых, сплоченных людей, привыкших бороться со стихиями и думающих только о том, чтобы сохранить свой корабль и вернуться с добычей. Однако Жерар, должно быть, обогатил свои познания в области человеческой натуры, наблюдая за поведением людей в достаточно неординарных обстоятельствах: небольшая группа в окружении враждебной морской стихии. В таких условиях необходимость выживания, несомненно, отодвигает все остальные проблемы на второй план, так что появление неврозов исключается.
Слушая рассказы друга, разгоряченного вином и охотно вспоминавшего о долгих месяцах, проведенных в открытом море, среди грубых, безграмотных моряков, — и это после нескольких лет изучения медицины! — Жан, тем не менее, думал о том, что для Жерара это была большая удача, настоящая школа жизни, которая принесла ему как будущему психиатру гораздо больше пользы по сравнению с нелегким периодом учебы в Париже. У него создалось впечатление, что Жерар сильно повзрослел в результате этой поездки, которая прежде казалась ему лишь напрасной тратой времени.
Судя по взглядам, которые то и дело бросала на Жерара Сибилла, она была того же мнения.
И вот теперь, завершив свою одиссею, Жерар получил должность, о которой прежде не мог даже мечтать: врач-ассистент в частной психиатрической клинике для богатых — таких заведений было уже немало по сравнению с началом века. Итак, отныне ему предстояло иметь дело с клиентурой, являвшейся прямой противоположностью экипажу нормандских моряков-рыболовов.
Клиника доктора Бланша находилась в Пасси, в бывшей усадьбе принцессы Ламбаль, растерзанной парижской толпой во времена Террора. По словам Жерара, Эмиль Бланш правил в своих владениях железной рукой, мгновенно усмиряя любые вспышки буйства у пациентов.
— Доктор Бланш доверил мне мою первую пациентку, — внезапно объявил Жерар со сдержанной гордостью.
Он наконец прервал череду воспоминаний о морской поездке, чтобы вернуться в настоящее — которое, вероятно, должно было послужить фундаментом будущего в его карьере психиатра.
— Первую пациентку? — переспросил Габриэль Корбель со всей любезной внимательностью, на которую был способен, — эта манера внимательно слушать собеседника бывает столь трогательной у некоторых стариков.