Обучение травами
Шрифт:
Магия основывается на манипуляции человеческим сознанием, человеческим воображением. Искусство знахарей и колдунов позволяло им запускать в человеке нужные им программы — разрушительные или целительные, деструктивные или созидательные. Именно для этого магия и создала столь сложные и впечатляющие ритуалы.
— Но как же тогда энергетическое воздействие? — спросил я. — Я же сам не раз видел, как ты гипнотизируешь животных. Кроме того, ты заставлял меня испытывать самые странные переживания без каких бы то ни было ритуалов или словесных преамбул.
— Подобное тому, что делаю я, могут делать единицы, — сказал Ли. — Есть арифметика, и есть высшая математика. Если арифметикой магии в той или иной степени владеет большинство знахарей и доморощенных экстрасенсов-любителей, то высшая математика магии доступна далеко не всем. Во многих случаях самого простого манипулирования человеческим сознанием и воображением бывает довольно для того, чтобы добиться желаемых результатов.
Часто для того, чтобы разбудить отрицательное воображение человека, достаточно всего лишь сказать, что какой-то сильный экстрасенс наслал на него порчу, или подсунуть ему какую-нибудь магическую побрякушку, вроде его фотографии с проткнутым иголкой сердцем или особым образом завязанных пучков травы. Тут не потребуется никаких затрат энергии. Его подсознательный страх, разрастаясь по мере напоминания о магическом преследовании, сделает всю необходимую работу. В большинстве случаев реальное энергетическое воздействие ничтожно по сравнению с психическим воздействием, и поэтому нет смысла «стрелять из пушки по воробьям», прибегая к особо сложным и изощренным техникам.
Глава 9
Я направлялся на автобусную станцию, предвкушая радость от встречи с возлюбленной. Лин сказала, что эту ночь мы проведем вместе. Я порядочно вымотался за день и, к стыду своему, втайне надеялся, что это свидание будет обычной встречей двух любящих людей, а не очередной тренировкой. Мне хотелось лишь любви, отдыха и покоя.
Было поздно. Уже стемнело, и улицы были почти безлюдны. Внезапно ночную тишину разорвали громкие крики, звук ударов и пронзительный женский визг. Завернув за угол, я увидел, как двое мужчин жестоко избивают отчаянно вырывающуюся женщину. И, хотя Учитель дал мне совет никогда не вмешиваться в разборки посторонних людей, я не удержался. Мужчина постарше схватил женщину за волосы и стал самозабвенно колотить ее лицом о стену дома, в то время как более молодой продолжал без разбору наносить ей удары. В пылу схватки они не заметили меня и даже не успели понять, что происходит.
— Как вы смеете бить женщину, — заорал я, и, одним ударом отключив того, что помоложе, рубанул другого по руке, удерживающей женщину за волосы. Когда он с криком боли обернулся ко мне, я захватил его за голову и за шею и с наслаждением шмякнул несколько раз головой об стену, так, как он проделывал это со своей жертвой. Мужчина вырубился, и я, отпустив его безвольно обрушившееся на асфальт тело, переключил внимание на женщину.
Она, вся в крови, скорчившись, лежала на земле, подвывая от страха.
— Не бойтесь, все закончилось, давайте я вам помогу, — мягко, стараясь не испугать ее еще больше, сказал я.
Я подхватил женщину под мышки и приподнял ее. Она встала на ноги, потрясла головой, приходя в себя, а затем окинула взглядом поле битвы, украшенное неподвижными телами ее обидчиков. Затем женщина повернулась ко мне и посмотрела мне прямо в глаза. Меня, ожидавшего по меньшей мере слова «спасибо», поразила дикая звериная ненависть, исказившая ее черты, а затем женщина, издав сдавленный вопль ярости, с неожиданной для ее комплекции и состояния силой бросилась на меня. Ее атака застала меня врасплох. Ногти рассвирепевшей фурии вцепились мне в лицо и, прежде чем я успел перехватить ее запястья, расцарапали его сверху донизу.
— Подонок! Негодяй! Грязный ублюдок! — вопила женщина. — Ты убил моего мужа и моего сына!
Ненависть придала ей силы, и она принялась со всей дури лупить меня ногами. Единственное, что мне оставалось, — это плотно прижать ее к себе таким образом, чтобы ее конечности не могли причинить мне особого вреда. Так мы стояли, обнявшись, женщина вопила и бесновалась в моих руках, а я прикидывал, как мне избавиться от нее наиболее безболезненным для нее способом. Наконец я резким движением оторвал ее от себя, оттолкнул в сторону и со всех ног пустился бежать к автовокзалу, а вслед мне неслись ругательства и проклятья.
— Что с тобой произошло? Такое впечатление, что ты побывал в когтях у льва, — сказала Лин, окидывая меня критическим взором.
Моя одежда была заляпана кровью женщины, кровь продолжала сочиться из глубоких царапин на лице, и, прямо скажем, выглядел я не самым лучшим образом.
— Еще хуже, — пожаловался я. — Я побывал в когтях у женщины!
Ситуация откровенно забавляла мою прекрасную кореянку.
— У женщины? — с нарочитым удивлением протянула она. — Что же ты такого сотворил, чтобы довести ее до подобного состояния?
— Боюсь, ей не понравились мои комплименты, — пошутил я. — Пожалуйста, сделай что-нибудь, чтобы остановить кровотечение, а я тем временем расскажу тебе всю историю.
Пару часов спустя я, в чистой одежде, сытый, умытый и тщательным образом продезинфецированный, лежал на широкой дощатой кровати, а Лин, грациозно вытянувшаяся рядом, ласкала кончиками пальцев мою грудь.
— Вот что значит не слушаться советов Учителя, — сокрушенно сказал я, все еще не в силах забыть о пережитом потрясении. — Ведь он предупреждал, что я не должен вмешиваться в посторонние драки, разыгрывая из себя благородного рыцаря, поскольку это не мое дело. Теперь я понимаю, что он был прав, но я не мог спокойно смотреть, как двое мужчин избивают слабую женщину.
— Судя по тому, как ты выглядишь, ее трудно назвать слабой, — скептически заметила кореянка. — Еще не известно, что она сделала мужу и сыну, чтобы заслужить подобную трепку. Возможно, они имели на то все основания.
— Что бы она ни сделала, они не имели права избивать ее подобным образом, — возразил я. — Это противоречит любым нормам гуманности.
— За подобные слова феминистки могли бы разорвать тебя на куски, — покачала головой Лин. — Их бы смертельно обидело то, что ты без малейших угрызений совести способен избить мужчину до полусмерти, но в то же время считаешь, что бить женщину — негуманно, поскольку она — существо слабое и беззащитное.
— Я против феминизма, — заметил я. — На меня производит тягостное впечатление, когда женщина пытается доказать, что она более мужчина, чем самый крутой мужик. В этом есть что-то патологическое.
— Это твоя ахиллесова пята, — сказала кореянка. — Установка о том, что ты должен быть рыцарем и что ты не имеешь права бить женщину, сидит в тебе слишком глубоко, и это может помешать тебе быть хорошим бойцом.
— В случае, если женщина неожиданно нападет на меня, я буду защищаться так же, как защищался бы, если бы моим противником был мужчина, — пожал плечами я. — Но это не значит, что мне нравится бить женщин.