Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Здесь, под водой, она смотрела на него словно под другим углом. И ничего в нем омерзительного не было. Такой же человек как и все: со своими грехами и достоинствами, пороками и достижениями. Только вот шрам на шее портит немного впечатление… А в остальном, ничего особенного.
И тут Гилберт испытала то, чего не испытывала уже давно: отвращение. Сальваторе такой же, как и остальные, но строит из себя невесть кого. Притворщик. Лжец.
Девушка сделала попытку вынырнуть, но Сальваторе оказался сильнее. Гилберт недоуменно взглянула на Деймона — он решил ее тут прикончить? Утопить? Шатенка стала брыкаться, но Сальваторе
Она впервые прикасалась к нему обнаженной кожей. Впервые ее грудь была так плотно прижата к его грудной клетке. И руки, вцепившиеся в плечи, что есть силы сжимали мышцы, будто так Елена могла доказать свое превосходство. И чем больше она сопротивлялась, тем сильнее становилось желание обладать. Теперь — и морально.
Красивая девушка. Отчаянная. Обнаженная. Так, кто тут не устоит, так еще и под влиянием спиртного?
Гилберт умоляюще посмотрела на мужчину, но и это не сработало. Тогда шатенка решилась на последний метод: нежность. Она подавила в себе приступ паники, а потом ее ладони с плеч проскользили на спину, и Мальвина прильнула к мужчине, как любовница, как женщина к мужчине, ради которого готова воском таять… И этот ядерный взрыв подействовал сильнее, чем насилие. Сальваторе резко вынырнул, подхватывая с собой и шатенку.
Его голос ворвался в сознание словами: «Ощущения, Елена!». Шатенка сделала глубокий вдох, словно она задыхается, а потом вперила взор в разноцветные бутылки, стоящие на полках за спиной бармена. Тактильно ощущалось сильное и мускулистое тело, рядом с которым не страшны были ни пули, ни душевные потери. Глубокий выдох; пальцы отчаянно впиваются в кожу, а ноготки прорезают продольные алые царапинки. От подступившей боли и приятной истомы, которая появилась в результате чрезмерной близости обнаженной девушки, Сальваторе усилил свою хватку, сжав зубы и сумев не издать ни звука.
Слух уловил приятную музыку исполнительницы, которую Елена всегда любила. Странно, что подобные песни здесь крутят.
Снова глубокий вдох. Гилберт переводит ошалелый взгляд на Добермана.
— Ты как? — шепчет он, с трудом себя заставляя концентрироваться на чем-то еще, кроме своих желаний. Это наваждение должно прекратиться все-таки!
Он отталкивает девчонку от себя и уплывает на некоторое расстояние. Сонливость подчиняет себе весь организм. Уж лучше сонливость, чем наваждение.
И как назло, подплывает Елена, даря свой проницательный и проникновенный взгляд. Осколками в сердце впиваются прежние эмоции: ненависть и презрение, а потом отпускают, растворяясь где-то в тумане прошлого и несбыточности настоящего. И все происходящее уже не кажется безумием.
Все способно таять. Даже эмоции… По крайней мере, под натиском ночи, сочувствия и эмпатии, в которую Деймон никогда не верил.
— Это не помогает, — произнесла она, наступая на парня, заставляя его прижиматься к противоположному краю бассейна и чувствовать себя загнанным зверьком. — Твои прежние методы были эффективнее.
— Но болезненнее, — произнес он, оказавшись в плену магии вечера и таяния своей ненависти.
— Это такая философия, — незамедлительно ответила девушка, приближаясь к мужчине практически вплотную. Обезоруживает и лишает всех контраргументов. — Нужно сделать больно, чтобы стало легче. Как укол ребенку. Он кричит и сопротивляется, но жар проходит.
— Извращенная теория, — пренебрежительно фыркнул Сальваторе.
— Вся наша жизнь как чье-то извращение.
Она оглянулась, отплыв на несколько сантиметров. В ее голове зрел какой-то план, и Деймону это не нравилось. Он внимательно следил за повадками своей обузы, ловя себя на той мысли, что смех смехом, а с головой у этой девчонки точно не все в порядке.
— Знаешь, есть… Есть некоторые люди, которые, избивая девушек, испытывают нечто сродни оргазму… Думаю, подобные заведения ими полны.
И она в следующую же секунду отплыла от мужчины и направилась в сторону противоположного края, хотя было бы логичнее вообще вылезти из воды.
— Елена!
Она не слышала, лишь гребла, желая настигнуть противоположного края. Сальваторе, тоже руководствуясь скорее эмоциями, чем логикой, направился за беглянкой, про себя проклиная ту минуту, когда решился привести эту сучку в катакомбы.
Для нее это стало чем-то вроде игры. Она не смела оглядываться, лишь ускорялась в своих движениях, желая одновременно и улизнуть, и быть пойманной. Шатенка концентрировалась на осязании, зрении и слухе, но никакого эффекта не было.
Свободу не так-то просто завлечь в ловушку. Если есть что-то, что тяготит твою душу, то можно навсегда выкинуть из своих мыслей свободу. Непостижима. Недостижима. Неосуществима и прочие краткие прилагательные начинающиеся с «не».
— Остановись, я сказал! — закричал Сальваторе, перехватывая девушку за плечо и прижимая ее к стенке бассейна. Он был настолько зол, что Гилберт ее забава показалась огромной ошибкой. Девушка вмиг замерла, боясь пошевельнуться, как боялась это сделать, просыпаясь от ночных кошмаров.
— Ты понятия не имеешь, на каких извращенцев можешь наткнуться, а я за тебя отвечаю, мать твою!
Шатенка виновато опустила взгляд. Она явно переборщила…
Она вообще не знала, как ей теперь себя вести. Плакать и кричать больше не хотелось. Смеяться и шутить больше не получалось. А чувствовать себя смущенной оказалось еще хуже, чем чувствовать себя потерянной. Девушка выдохнула, понимая, что она выбилась из контекста мира, что теперь все ее эмоции, ее действия, ее попытки быть такой же как все — лишь жалкая пародия на жизнь. Имитация. Притворство. Словом то, что никогда не найдет себе место в этом мире.
— Прости, — прошептала она, поднялась и вылезла из воды, оставив после себя шлейф разочарования и горечи одиночества.
Сальваторе, сжав зубы, направился следом за девушкой, которая быстро шла к лежакам. Сев на один из них, она обняла себя за плечи и уставилась в пустоту.
Ну вот, так она более симпатична… Только вот чувство вины грызло, и Деймон не мог с этим совладать. Что-то неправильное в этой ночи. Что-то бракованное.
Он вернулся спустя минуты три-четыре, бросил на плечи девушки полотенце, расположился рядом. Гилберт плотнее укуталась в махровое, не понятно откуда взявшееся, полотенце и смиренно выдохнула. Если Доберман и сама чертова жизнь хотят от нее такого поведения, так этому и быть… Но вот оставалось еще кое-что, с чем Гилберт не могла смириться. И все ее смятение формировалось лишь в один вопрос: