Обвал
Шрифт:
Кравцов поднялся, положил матрац на кровать, закурил.
— А кто таков ординарец?
— Ефрейтор Дробязко Василий Иванович. Дня три назад прибыл в полк из госпиталя. Попросился в разведку. Да я думаю, пусть немного окрепнет возле начальства, — полушутя-полусерьезно заключил Бугров и провел ладонью по рыжеватым усам, которые он недавно отрастил для солидности.
— Вот как! — улыбнулся Кравцов. — И эта птичка вчерашняя тоже заявила: «Окончила школу войсковых разведчиков, прошу учесть мою специальность». Какой только дурень дает девчонкам командирские звания, да еще на передовую посылает!
Бугров прищурился:
— Это ты про лейтенанта Сукуренко? Думаю, что разведвзвод — не женское дело.
— А может, рискнем, замполит, доверим ей взвод?
— Опасно, командир… Дивчина остается дивчиной…
— Значит, не подойдет?
— Да ты что, серьезно? — удивился Бугров.
— Ну ладно, ладно, посмотрим… Глаза у нее большие… — Кравцов рассмеялся как-то искусственно. — А этого Дробязко пришли ко мне немедленно…
— Послал за ним, — ответил Бугров, — сейчас придет. А тебе, Андрей Петрович, все же надо поспать, скоро ведь снова в бой.
— Спать кровать мешает, не могу уснуть… Ты попробуй, Александр Федорович, приляг, ну, на минутку только.
Бугров смущенно поглядывал на командира и, не понимая, шутит ли он или всерьез говорит, прилег на кровать.
— Слышишь? — таинственно спросил Кравцов. Бугров насторожился:
— Ну и что? Стреляют. Привычное дело. Мне хоть над ухом пали из пушки, я усну.
— А стон слышишь?
— Какой стон?
— Значит, не слышишь, — разочарованно произнес Кравцов и добавил: — Раньше я тоже не слышал, а сейчас улавливаю: стонет, плачет…
Бугров чуть не рассмеялся — ему показалось, что Кравцов затеял с ним какую-то шутку, но лицо командира полка было серьезно.
— В госпитале я слышал, — продолжал Кравцов, — как бредят тяжелораненые. Это невыносимо… Лежал со мной капитан. Ему выше колен ампутировали ноги, гангрена началась… Слышу, стонет, потом заговорил. «Мама, — зовет мать, — ты, — говорит, — посиди тут, а я сбегаю в аптеку… Ты не волнуйся, — говорит, — я мигом, одна нога тут, другая там». Всю ночь он бегал то в аптеку за лекарством, то наперегонки с каким-то Рыжиком, то прыгал в высоту, смеялся, плакал. А утром пришел в сознание, хватился — ног и нет и захохотал как безумный… Потом три дня молчал, а на четвертый, утром, посмотрел как-то странно на меня и говорит: «Ты слышишь, как стонет кровать? Это земля от бомбежки качается. Чего же лежишь, у тебя есть ноги, беги скорее на передовую, иначе они всю землю обезножат». И начал кричать на меня… — Кравцов ткнул окурок в снарядную гильзу-обрезок, помолчал немного и перевел разговор на другое: — Так, говоришь, не соглашается этот Дробязко в ординарцы?
— Ну мало ли что! — махнул рукой Бугров. — Если каждый будет… — Он прошелся по чуланчику, соображая, что будет делать каждый, если ему дать волю. Но сказать об этом не успел. На пороге появился ефрейтор Дробязко. — Вот он, — сказал замполит. — Заходите, подполковник ждет вас. — Бугров подмигнул Кравцову и вышел из чуланчика.
На Дробязко были большие кирзовые сапоги, широченные штаны; из-под шапки, которая тоже была великовата, торчали завитушки волос, и весь он показался Кравцову каким-то лохматым, будто пень, обросший мхом. Стоял спокойно и смотрел на подполковника черными глазами.
— Что за обмундирование? — сказал Кравцов, окидывая строгим взглядом с ног до головы ефрейтора.
— Другого не нашлось, товарищ подполковник, — ответил спокойно Дробязко. — Размер мой, сами видите… мал. Советовали умники надеть трофейные сапоги… Послал я этих умников подальше… В своей одежде, товарищ подполковник, чувствуешь себя прочнее.
— Это верно, — проговорил Кравцов, пряча улыбку. — Только пока ты больше похож на пугало, чем на красноармейца. Ну ладно, это дело поправимое. Расскажи-ка о себе. В боях участвовал?
— Бывал…
— Где, когда?
— Морем шел на Керченский полуостров. Топил маленько эту семнадцатую фрицевскую армию. Был ранен, лежал в госпитале, а по выходе потянуло в свою часть, к Петушкову. А оказалось, наш Дмитрий Сергеевич на дивизию поставлен…
— В ординарцы ко мне пойдешь? — спросил Кравцов.
— Нет.
— Это почему же? — Кравцов пристально посмотрел на ефрейтора. — А если прикажу?
— Ваше дело, товарищ подполковник. Прикажете — выполню. Только лучше не приказывайте…
— Интересно! — Кравцов помолчал. — Но почему все-таки ты не хочешь? Что за причина?
— Нельзя мне служить в ординарцах. — В глазах Дробязко мелькнуло что-то неладное. — Не бойцовское это дело — в блиндаже отсиживаться…
«Ах вот оно что… «В блиндаже отсиживаться…» — подумал Кравцов, принимая слова ефрейтора по своему адресу и чувствуя, как закипает в душе злость. Захотелось тут же отчитать этого лохматого пария, отругать последними словами. — «В блиндаже отсиживаться…»
Кравцов тряхнул головой. Дробязко смотрел на него спокойно, изучающе. «В блиндаже отсиживаться…» Кравцов постучал кулаком в стенку.
— Бугров, зайди… — И к Дробязко: — Комсомолец?
— Билет имею, товарищ подполковник.
— Билет… — протянул сухо Кравцов, в упор разглядывая ефрейтора.
Дробязко неожиданно заморгал и покосился на вошедшего Бугрова.
— Оформим, Александр Федорович, этого гвардейца в разведвзвод, — показал Кравцов на Дробязко. — Только переодеть надо.
Дробязко пулей вылетел из домика.
— Что за пугало, чуть с ног не сбил! — проворчал вошедший в домик капитан Сучков. — Катышек какой-то.
— Не какой-то, а твой подчиненный, — сказал Кравцов, прикрепляя к шинели подполковничьи погоны. — Так что, Иван Михайлович, оформляйте в разведвзвод. Вам везет, Иван Михайлович, — с усмешкой добавил Кравцов.
— А что, и на самом деле везет, значит, — похвалился Сучков. — У лейтенанта Сукуренко, несмотря на ее росток, коготок остер. К тому же владеет немецким языком. Я ее знаю давно.
— Иван Михайлович, а откуда же?
— Ну, во-первых, в ноябре сорок первого я вместе о Мариной сбежал из керченской тюрьмы. А во-вторых, вместе с нею однажды ходил в разведку. На ее счету уже два «языка». Так что, товарищ подполковник, я везун.