Обвиняется кровь

Борщаговский Александр Михайлович

Лет за двадцать до этого добровольного «семинара в Бутырках» князь Святополк-Мирский в Лондоне, заперев себя не в тюремной одиночке, а в комфортабельном жилье, погрузился в чтение томов Маркса, Энгельса и Ленина, принял марксистский «постриг», переехал в СССР, писал, печатался, теоретизировал и погиб в мрачных пределах ГУЛАГа. Что читал и над чем раздумывал Тальми? Надо думать, Артемов дал ему одно из многочисленных изданий сборника «Ленин и Сталин о национальном вопросе». Вероятно, Тальми распропагандировали статьи Ленина 1913 года, его выступления против бундовского лозунга «национально-культурной автономии» и работу Сталина того же времени «Марксизм и национальный вопрос». «Лозунг национальной культуры неверен, — писал Ленин, — и выражает лишь буржуазную ограниченность понимания национального вопроса».

Я вернусь к этой важнейшей проблеме и к ее уродливому, извращенному

толкованию партийной пропагандой и карательными органами страны. Вернусь в связи с предъявленным еврейским писателям и деятелям театра обвинением в буржуазном национализме. Сейчас заметим только одно: Тальми, абсолютизировав сомнительные, конъюнктурные положения Ленина, относящиеся к конкретной исторической ситуации, договорился до такого абсурда, как возможность развития национальной культуры при отсутствии — изгнании, истреблении — национального языка. Заняв такую позицию, уже нетрудно сделать и другой шаг: посчитать греховными, а то и злоумышленными любые усилия в области литературы, театра, школы, непременно сопряженные с языком народа.

Но, и «прозрев» теоретически, подтвердив вслед за Артемовым, что ОЗЕТ разоблачено органами советской власти как вражеская организация и ликвидировано в 1937 году, в главном Тальми стоит на своем: «Шпионажем против СССР я не занимался». А подполковнику Артемову нужны признания в шпионаже: с кого их и получать, если не с человека, долгими годами связанного с Америкой.

«Вот ваша книга, изданная в 1931 году в Нью-Йорке под названием „На целине“. — Артемов предъявляет Тальми хорошо изданный томик. — Вы опубликовали в ней ряд шпионских сведений о Советском Союзе». Ни Артемов, ни «кухня» Бровермана не видят бредовости, кретинизма самой постановки вопроса: опубликовали шпионские сведения. «Вы собирали шпионские сведения о Транссибирской железнодорожной магистрали», — настаивает следователь. Тальми возражает: «Это я отрицаю. Нас интересовал только Биробиджан».

Изобличая «шпиона», Артемов говорит, что на странице 200 книги Тальми расшифрованы методы светомаскировки; на странице 237 упомянуто, где стояли пограничные канонерки, что Тальми назвал общее количество населения Биробиджана. Но венец шпионского предательства обнаружился уже на странице 12 книги: «Едем по гористой местности, через бесчисленное число тонелей — из одного выехали, в другой въезжаем. Аппарат Беньямино Брауна для измерения высоты над уровнем моря показывает, что мы все время поднимаемся: 2500, 2800, 3000 футов над уровнем моря, еще выше — 3500, а потом начинаем спускаться. По карте мы узнаем, что речка, которую мы видим через окно, — это Шилка…»

«Будете ли вы наконец говорить правду?!» — негодует Артемов.

Тальми мог бы сказать, что сотни тысяч пассажиров, проезжавших Круглобайкальской железной дорогой, посвящены в эти «тайны», а на Шилке побывали несколько веков тому назад русские землепроходцы. Но разве Артемов и сам не знает этого?

Нужен, позарез необходим подтвержденный документом «шпионаж».

При обыске у Тальми изъяты две, как гласит опись, топографические карты — Калининской и Смоленской областей — с грифом: «Для служебного пользования». На время эти карты вытеснят все другое: карты, да еще с какими-то пометами на них, — это ли не повод для подозрений, обвинений и так далее? Но вскоре выясняется, что обе карты принадлежат сыну Тальми, армейскому офицеру, и выданы были ему к маневрам, проводившимся в Калининской и Смоленской областях, и ничего секретного в них нет. 30 сентября 1950 года, вскоре же после поднявшейся следственной «шпионской» бури, обе карты под порядковым номером 10 были включены в «постановление об определении материалов обыска» и в тот же день, 30 сентября, «уничтожены путем сожжения».

Зрелище поистине неповторимое: два подполковника — Артемов и Цветаев, — сжигающие важнейшую и единственную «улику»! С дымом этих горящих бумаг улетучились последние надежды следствия найти доказательства шпионской деятельности Тальми.

Защитит ли это его от казни?

Невозможность обнаружить факты шпионажа толкнула службу Абакумова и его самого на провокацию, вся авантюрность которой открылась вполне после суда и приговора при проверке дела ЕАК.

Кровавая афера следствия удалась. Вынужденные принять на веру, что Гольдберг, редактор еврейской газеты «Дер Тог» (Нью-Йорк),

глава Еврейского антифашистского комитета ученых, писателей, художников и актеров США, — американский шпион, подследственные перебирали в памяти встречи с ним, сказанные ему или при нем слова, вопросы и ответы в домашних застольях. Человек энергичный, подвижный, деятельный, Гольдберг побывал в Киеве, Одессе, в других освобожденных городах Украины, в Белоруссии, в Риге и других городах Прибалтики, читал газеты тех дней, неутомимо расспрашивал людей, дорожных спутников, располагал к себе веселым нравом. Лицо полуофициальное, облеченное не государственными, но общественными полномочиями, сподвижник Эйнштейна по антифашистской деятельности, родственник Шолом-Алейхема, он побывал в правительственных кабинетах Москвы, Киева и Риги и за домашним столом ряда писателей.

И вдруг оказывается — Гольдберг, как и Поль Новик, редактор еврейской коммунистической газеты «Морген фрайхайт», — матерые шпионы. Такова официальная аттестация, такова данность, и не людям, брошенным в узилище, брать под сомнение эту характеристику персон залетных, заокеанских, впервые им встретившихся. Вчера, до знакомства, любопытных, но все же посторонних, сегодня, после случившегося потрясения, — чуждых и враждебных. В таких случаях, даже на свободе, память напрягается, силясь проверить всякое сказанное слово, его возможный подтекст, а тем более всякий поступок. Одно дело — если твой новый знакомец, заокеанский гость, дружески одарил тебя пустяковым сувениром, другое — если ты принял любой подарок из рук шпиона.

Не плата ли это за услуги? Не обещание ли сотрудничества?

Имя Гольдберга упоминается во многих следственных томах, но том XXVIII, объемистый, более чем в 300 страниц, даже озаглавлен в согласии с блефом госбезопасности: «Документы о пребывании в Москве американского шпиона Гольдберга (он же Вейф Бенджамин)». Диву даешься, читая материалы этого тома: статьи Гольдберга о городах России, Украины и Прибалтики, написанные с редким расположением к СССР и к людям всех национальностей, населяющих эту страну, с почтительной благодарностью народу, победившему Гитлера и его армию, статьи, порой восторженные, но не утрачивающие искренности. Письма Гольдберга Михоэлсу и руководству ЕАК столь же открыты и недвусмысленны. Объективная, сдержанная позиция даже в таком сложном вопросе, как ситуация в Палестине до создания государства Израиль, понимание того, насколько несвободны, зависимы высказывания на эту тему руководителей ЕАК. Материалы тома не вызывают и тени недобрых подозрений.

Том включает некоторые публикации и письма Поля Новика, не только редактора еврейской коммунистической газеты в Нью-Йорке, но и члена совета директоров «Амбиджана». Докладывая в Нью-Йорке 27 февраля 1947 года о поездке в СССР, Поль Новик говорил: «Что же самое значительное из того, что я видел в Советском Союзе, имеющее отношение к еврейской жизни? Ответ — еврейскую жизнь. Я видел живые еврейские общины». Он вспоминает о том, как трагически сократилось после гитлеровского геноцида еврейское население Европы, и продолжает: «…но не по вине Советского правительства, которое прилагало большие усилия для того, чтобы эвакуировать миллионы евреев, включая и евреев Польши; не по вине советских людей, которые прятали и ухаживали за этими евреями… На одной только Украине сейчас свыше миллиона евреев, живых евреев, это одно из самых больших чудес в нашей истории» [131] .

131

Следственное дело, т. XXXVII, лл. 122–123.

Характерно, что жирные и размашистые синие и красные карандаши экспертов, настойчиво выискивающих крамолу, не нашли никакой поживы в XXXVII и XXXVIII томах, где собраны материалы по Гольдбергу и Новику. В письме Михоэлсу от 4 марта 1947 года едва вернувшийся за океан Поль Новик просит помощи у советских друзей. «Здесь находится Лион Финкельштейн из Польши, — пишет Новик. — Он рассказывает всякие небылицы о падении еврейской культуры в СССР. Необходимо дать сильный отпор этим россказням и показать, обрисовать настоящую правду» [132] .

132

Там же, л. 139.